Кланы в постсоветской Центральной Азии

Совсем иначе складывалась ситуация в Узбекистане. «Дело, скорее всего, в той самой субъективной роли личности в истории, – пишет А. Ш. Кадырбаев, – что Президент Узбекистана И. Каримов оказался хорошим хозяйственником советской закалки и наверняка отчетливо видел все риски для Узбекистана в случае продолжения процессов “дикой либерализации”. Это обнищание населения, тотальная коррупция, часто грабительская приватизация, а также угроза деиндустриализации страны. Потеря контроля над экономикой могла привести к тому, что Узбекистан мог лишиться того уровня модернизации, который был достигнут за годы советского правления»[157].

Пользуясь тем, что уже в советский период в его руках сосредоточились основные рычаги управления экономикой, первый президент Узбекистана не без усилий смог удержать контроль над основными финансовыми и материальными потоками. Именно эта особенность становления узбекской государственности сыграла решающую роль в сосредоточении всей полноты материального и властного ресурсов в руках центральной власти, что, конечно, не говорит о приобретенной полной ее автономии от влияния клановых сообществ. В связи с концентрацией контроля над социально-политическим процессом И. А. Каримов получил лишь значительно большие возможности в манипулировании клановыми интересами.

Схожий сценарий формирования государственности характерен и для постсоветского Туркменистана. Еще более жесткий автократический режим удалось выстроить первому президенту С. Ниязову. За счет этого «укрепились клановые группировки, близко стоящие к президенту, не терпящему каких-либо раздоров в высших эшелонах власти». В стране были устранены какие-либо «серьезные силы, которые были бы способны поставить под вопрос существование сложившейся политической системы»[158]. Линия на утверждение в качестве «лидера традиционного восточного общества» (Аркадаг-покровитель) присуща и политической стратегии Г. Бердымухамедова[159]. Стратегия на «туркменизацию» социально-политического процесса Туркменистана являлась важной составляющей внутренней политики руководства страны, так как туркменские кланы, в отличие от казахстанских, сохраняют значительно более глубокие традиционные корни и низкий уровень модернизационного потенциала.

В острой, непрекращающейся конкурентной борьбе формируются взаимоотношения кланов и центральной власти Таджикистана.

«Межтаджикский конфликт, – пишет Кадырбаев А. Ш., – оказал существенное воздействие на процессы формирования государственных институтов, внутреннюю и внешнюю политику, на экономическую, социальную, культурную составляющие общественной жизни… В гражданской войне с обеих сторон принимали участие группы и коалиции групп, связанные узами родства и землячества. Именно они составляли ядро вооруженных формирований не только объединенной таджикской оппозиции, но и самих правительственных войск. Такие группы в Таджикистане именуются авло-дами. Поэтому одна из главных социальных задач, которая стоит перед правительством Э. Рахмона, – найти и удержать баланс интересов между авлодами, составляющими костяк социальной структуры современного Таджикистана»[160].

Безусловно, в течение достаточно длительного существования режим Э. Рахмона обретает некую стабильность и способность или даже конкурентоспособность в противоборстве с авлодами (кланами). Однако периодически уровень противоречия достигает крайних пределов. Так, в 2013 г. президент Таджикистана был вынужден предпринять карательные действия против горно-бадахшанской группировки в ответ на убийство генерала А. Назарова (представителя центральной власти)[161]. Причем пристальный взгляд на эти события позволяет предполагать, что военная операция в Горном Бадахшане, помимо прочего, имела целью перекрыть канал наркотрафика, контролируемый авлодом этой территории и являвшийся подпитывающим источником местного сепаратизма.