Кланы в постсоветской Центральной Азии

Новейшая история постсоветской Центральной Азии имеет примеры того, как сторонники «обновления ислама» «муждаддидийя», в Узбекистане и Таджикистане пытались заявить претензии на параллельную с государственной власть[168].

Активно используются элитой Старшего жуза Казахстана настроения, распространяемые «Хизб-ут-Тахрир» в южных областях республики[169].

Во-вторых, та же ориентация на легитимацию вынуждает клановые структуры к социализации. Исследователь К. Л. Сыроежкин отмечает важный с точки зрения иллюстрации сказанного факт. В Республике Кыргызстан после двух «революций» (2005 и 2010 гг.) образовалось несколько десятков партий, как, например, «Ата-Жур» («Земля предков»), «Ата-Мекен» («Отчизна»), полностью адаптированных под конкретного лидера, «действующего в кланово-политической системе координат»[170].

На проходящих 2 марта 2020 г. выборах в Маджилиси намо-яндагони (нижнюю палату парламента), оценивая партийную конкуренцию в ходе избирательной кампании, эксперты пишут: «В Таджикистане состоится нечто похожее на тендер кандидатов от каждой политической группы до внутри (президентской. – Авт.) семьи[171].

Вместе с тем необходимо заметить, что социализация клановых структур через институты, заимствованные из западного культурного опыта, далеко не всегда или, как правило, не имеет конструктивного эффекта. Так, Киргизия, наряду с Украиной и Молдавией был отнесен международной организацией Freedom House к «частично свободным странам»[172]. При этом «шаг вперед к демократии», по мнению экспертов этой организации, был сделан Киргизией в связи с продвижением по пути парламентской модели власти. На самом деле, такая модель не является оптимальной в социально-политической реальности Киргизии и, по мнению экспертов, создает дополнительные условия обострения клановой конкуренции и в конечном счете является дестабилизирующим фактором. Многие аналитики считают, что «парламентский эксперимент» «будет разрушен войной кланов и политическим соперничеством»[173].

Справедливость таких предположений подтвердили события осени 2020 г. В результате референдума, проведенного по инициативе президента С. Жапарова, Киргизия вернулась к президентской форме правления.

Говоря о Киргизии, профессор М. Т. Лаумулин пишет: «Элиты конкурируют за власть не в рамках формальных политических институтов, а используя патроно-клиентскую пирамиду. Возникший здесь политический порядок имеет три существенных характеристики. Первая заключается в чрезмерно персонализированном влиянии (“близость к телу”). Вторая характеристика политической системы Кыргызстана – постоянное перераспределение экономической ренты. Третья характерная черта подразумевает, что государство организуется по принципу рынка. Это включает в себя регулярную приватизацию госсобственности, создание различных фондов, компаний и т. д., через которые происходит перераспределение ресурсов и финансовых потоков.

При очередной смене режима и повороте политики все отбирается, и процесс начинается снова.

Необходимо подчеркнуть, что к Кыргызстану нельзя подходить с обычными мерками формального управления. Существуют большие сомнения в том, что переход Кыргызстана к парламентской системе сможет исправить положение вещей»[174].

О необходимости тщательного анализа эффективности деятельности фонда национального благосостояния «Самрук-Казына», созданного по инициативе Елбасы, заявил после политического кризиса президент Казахстана Касым Жомарт Токаев.

«Кулуарность, непрозрачность, завышенные цены, с этими фактами надо срочно разобраться, – сказал он, характеризуя деятельность фонда. – Уже дальше некуда. Даю месяц, причем в последний раз. Не будет решений – последуют жесткие меры»[175].