Кланы в постсоветской Центральной Азии

Несмотря на очевидные отличия в складывании взаимоотношений кланов и властных структур, разности материального и властного ресурса, контролируемого этими институтами, степени их социализации, обусловленности примордиалистским началом и адаптивности к современности, имеются и характеристики, позволяющие выявить некоторые общие черты. Во-первых, все без исключения центральноазиатские политические режимы, вынужденные в силу объективных обстоятельств продуцировать авторитарную, персонифицированную центральную власть, столкнулись в своей имплементации с конкуренцией клановых структур за контроль над основными потоками ренты. Во-вторых, конкуренция за ренту стала одним из факторов, способствовавших актуализации клановых сообществ, являющихся фактически социальной опорой элитных групп, претендовавших на властный ресурс и ренту. В-третьих, группы элит, контролирующие клановые сообщества, как и центральная власть, активно использовали традиционные установления: религию, обычное право, этические нормы, патернализм и т. д. в качестве аргумента в претензиях на властные и материальные преференции. В-четвертых, обретая современное содержание (модернизируясь), кланы становятся социальным коммуникатором центральной власти с обществом, следовательно, необходимым дополнительным фактором легитимации власти. В-пятых, являясь неотъемлемым элементом политической надстройки, клановые сообщества в обретении властного ресурса наряду с центральной властью вынужденно социализируются, активно используя общественную повестку. Таким образом, схематично механизм социальных отношений, связанный с клановыми структурами постсоветской Центральной Азии, выглядит следующим образом:

Схема 7

Вместе с тем неформальный персонифицированный характер отношений клановых сообществ с центральной властью и общественными организациями обусловливает неустойчивость политических систем постсоветской Центральной Азии, их «чувствительность» к влиянию не только общественных интересов и настроений власти, но и внешних факторов. «Президенты всех стран Центральной Азии вынуждены искать баланс между отдельными группами и кланами, не допуская, чтобы какая-то из них заняла доминирующее положение и создала угрозу правящей элите… Институционализация отношений и развитие формальных механизмов власти по-прежнему сочетаются с неформальными отношениями»[162].

С точки зрения укрепления собственного положения в неустойчивом балансе внутриклановой конкуренции в связи с противоречиями, связанными с необходимостью социализации и с переменчивостью настроений центральной власти, элитная верхушка кланов стремилась обрести поддержку политического класса Запада (общественные предпочтения которого наиболее соответствуют ее целеполаганию). Однако в реальности отношение элит Запада с большей частью центральноазиатских «верхов» (не считая тех, кто навсегда покинул пределы своих стран) можно характеризовать как «несостоявшийся альянс».

Актуальная стратегия элит стран постсоветской Центральной Азии обусловлена неоправдавшимися надеждами на поддержку Запада, говоря проще, невозможностью интеграции в западное элитное сообщество. Так, в августе 2003 г. на пресс-конференции президент Узбекистана И. А. Каримов заявил: «К сожалению, не оправдались надежды на некоторые влиятельные государства Запада»[163]. Привычные для азиатских олигархов методы ведения дел оказались малоадаптивными для западного бизнес-сообщества (в основном действующего легально). Так, например, в 2010 г. во Франции было возбуждено дело о коррупции в сделке с Казахстаном по покупке 45 вертолетов[164]. На протяжении десяти лет в США продолжалось дело, вошедшее в историю как «Казахгейт».

Деловые отношения с центральноазиатским бизнесом Запад увязывает с продвижением новых независимых государств по пути демократии, воспроизводством антиномичной, экзогенной клановой организации политических институтов, предполагающих широкое публичное участие. Например, госсекретарь США Колин Паул опубликовал в «Вашингтон Таймс» (15 июля 2004 г.) заявление, в котором однозначно дал понять, что правительство Узбекистана не получит ни цента до существенного продвижения в демократических реформах и защите прав человека[165].

Это обстоятельство, значительно влияет на конфигурацию отношений, зафиксированных в схеме 1. Во-первых, паттернам клановых сообществ приходится укреплять опору на традиционные скрепы их сообществ, искусственно сдерживая клановую модернизацию. Так, многие главы клановых сообществ продуктивно используют движение за «обновление ислама», его направление в русло радикализма, который, например В. А. Соснин и Нестик Т. А., характеризуют как «ответ мусульман на экспансию секуляризованной западной цивилизации»[166]. По мнению российской исследовательницы М. Роговой, «в современных условиях исламский радикализм – это реакция на агрессивные действия Запада и прежде всего США, на их попытки навязать исламской умме порядки, ценности, образ мышления, которые народам Востока духовно неприемлемы»[167].