Кланы в постсоветской Центральной Азии

В-третьих, активизирующимся общественным движением, обусловленным неравенством и отсутствием видимых перспектив социальной справедливости, заставляющих центральную власть двигаться в направлении социализации. Составляющая стержень политической надстройки центральная власть, интегрированная и являющаяся необходимым компонентом клановой организации, на пути социализации неизбежно эквилибрирует между интересами элит и запросами общества, тем самым создает дополнительный импульс ее динамики.

Факторы, фундирующие социальную динамику кланов, неизбежно порождают вариативность процесса их эволюции. Как показывает мировой опыт (реформы Ататюрка), в случае, если политическая элита предлагает национальную повестку, способную консолидировать массы, то клановые структуры, сохраняя конструктивный потенциал, интегрируются в общий социальный мейнстрим нациеобразования и формирования гражданственности[272]. Другим вариантом социально-политической мобильности кланов может стать их автономизация, которая неизбежно актуализирует территориальную и культурную фрагментацию единого социального пространства.

2.6. Кланы в социально-политической модернизации постсоветских республик Центральной Азии

Проблема модернизации в целом и особенно постсоветских стран Центральной Азии в теоретическом дискурсе не выглядит тривиально.

И если нелинеарный ее характер практически не вызывает сомнений у большинства академического сообщества, то вопросы места традиции в процессе перехода к современности, собственно механизма, соотношения общего и особенного в этом процессе не представляются окончательно ясными.

Теоретические проблемы модернизации выглядят особенно актуальными в оценке социальной перспективы традиционных институтов восточных обществ, в которых таковые остаются значимым элементом общественного устройства.

Кланы, являющиеся неизбежным следствием «синдрома внезапной независимости»[273], как и другие, пришедшие из прошлого и актуализирующиеся в настоящем институты, требуют специального рассмотрения, имеющего не только академическое, но и практическое значение.

Безусловно, в представлении о цивилизованности формата воспроизводства вестернизированной модели общественного развития кланы иначе как анахронизм, обреченный на вымирание, рассматриваться не могут. Однако практика общественного развития многих восточных обществ и не только постсоветской Центральной Азии показывает, что если принять вестернизацию в качестве императива осовременивания, то практически все незападные социумы обречены на отсталость, не дотягивающую до цивилизованности.

Мало того, такие страны, как Китай, Япония, Сингапур, Индия и т. д., демонстрируют конструктивную роль традиции, в том числе в бурном развитии, а значит, однозначно обрекать традиционные институты на вымирание (по крайней мере, без попытки оценить вариативность социально-политической перспективы таковых) было бы неверным, хотя бы с академической точки зрения.

Проблема места и роли традиционных институтов вообще и кланов в том числе заслуживает внимания уже потому, что «проблема конструирования самоидентификационных моделей и в то же время поиска идентичности в окружающем пространстве» является для стран постсоветской Азии центральной[274].

Общей чертой модернизации большинства постсоветских политических режимов (исключая политический порядок стран Балтии, включенных в социально-политическое пространство ЕС), является ее консервативный сценарий, обусловленный имплементацией централизованной вертикали исполнительной власти как стержневого элемента политической системы.

В отсутствие веками формируемого на Западе механизма правового регулирования социальной организации именно сильная (и даже авторитарная) персонифицированная исполнительная власть, вне зависимости от личных качеств ее лидера, становится единственным элементом политической системы, обеспечивающим стабильность общества[275].

Обязательное присутствие в политической системе постсоветских стран Центральной Азии централизованной вертикали власти, конечно, не означает изъятия их демократической перспективы, а лишь предполагает особый путь ее воспроизводства. Профессор политологии Канзасского университета М. Омельченко по этому поводу говорит: «На вопрос о том, могут ли недемократичные страны стать демократичными, является утвердительным – могут, хотя бы в головах и дискурсах правительств и людей. Лидеры государства Центральной Азии разработали и активно продвигали собственную “модель” демократии в Казахстане, консультативной демократии в Кыргызстане, и “узбекской модели” демократии в Узбекистане. Такие альтернативные понимания демократии оказывают сильное воздействие на население»[276].