Ограничение механизмов «ухода» ради достижения «консенсусных» решений уменьшает общее количество принимаемых решений и поэтому ограничивает сферу живого опыта, на котором люди могут учиться. Конкурентные процессы позволяют одновременно проверять противоречащие друг другу идеи бесконечно разнообразных методов производства и видов продукции без необходимости получать одобрение большинства. Использование возможности ухода позволяет акторам, несогласным с мнением большинства, следовать своим собственным идеям, не посягая на возможность для большинства следовать его собственным (см., например, Wholgemuth, 1995, 1999, 2005; Friedman, 2006). Именно потому, что рынки и конкуренция между юрисдикциями предоставляют людям пространство для реализации своих замыслов, а не только для их обсуждения, люди оказываются способны имитировать соответствующие ролевые модели по мере того, как выгоды и издержки становятся видимыми для более широкого множества акторов. Следовательно, акцентирование выражаемых в явном виде рассуждений и «силы лучшей аргументации» в рамках совещательной демократии, по-видимому, не только не поощряет открытие новых ценностей, но скорее всего будет сводить на нет трансформацию установок и практик, в том числе тех, которые могут препятствовать прогрессу «исключенных» групп. Данный аргумент не утверждает, что классические либеральные институты с необходимостью будут вести к поступательному развитию в сфере ценностей, он всего лишь приводит к выводу, что процесс, допускающий децентрализованные действия со стороны меньшинства индивидов и групп, с большей вероятностью будет вести к такому развитию, чем процесс, ограничивающийся решениями большинства.
Уход и высказывание как альтернативы: информационная прозрачность и проблема стимулов
Проблема рационального незнания
Приводившиеся до сих пор аргументы не основывались на предположении, что институты совещательной демократии терпят провал из-за проблемы неадекватных стимулов. Напротив, они применимы даже при «наиболее благоприятном» сценарии, при котором люди принимают во внимание других и все те, кого затрагивают те или иные решения, способны участвовать в их принятии способом, допускаемым «идеальной речевой ситуацией». Но как только признается, что «стимулы имеют значение», робастность совещательной демократии становится еще более сомнительной. Есть серьезные основания считать, что у людей имеется недостаточно стимулов для добывания информации о политическом процессе, и точно так же у них слишком мало стимулов к тому, чтобы подвергать свои предпочтения и ценности критическому исследованию в контексте коллективного выбора. В условиях демократии больших чисел шансы на то, что вклад отдельного гражданина будет иметь решающее влияние на конечный результат в отношении их самих и их близких, исчезающее малы. Поэтому может быть рациональным действием решение не только не становиться информированным и активным гражданином, но и оставаться «неосведомленным» о содержании публичных обсуждений. Чем больше вопросов решается путем демократических процедур, тем более ярко выраженной становится эта проблема, поскольку соответственно вырастают информационные издержки, связанные с составлением суждений по множеству разнообразных политических вопросов (Somin, 1998: 436–437; Hardin, 2000). Когда шансы оказать влияние на результаты выборов столь ничтожны, даже граждански сознательная личность может решить не тратить много времени на отслеживание политической информации. Для такого человека может быть более предпочтительным направить свою энергию на те виды деятельности, которые могут оказать решающее влияние на какой-либо конкретный результат; например, он может принять решение потратить время и деньги на благотворительность или на продвижение какого-то дела, выбранного им самим.
Эмпирические исследования, проводившиеся в Европе и США, подтверждают, что независимо от образовательного уровня и социально-классовой принадлежности избиратели склонны оставаться неосведомленными в отношении даже самой базовой политической информации. Например, в США анализ показывает, что целых 70 % избирателей не в состоянии назвать имя хотя бы одного сенатора от своего штата и подавляющее большинство не может оценить текущий фактический темп инфляции и уровень безработицы с точностью до 5 процентных пунктов (Somin, 1998; см. также Pincione and Tesson, 2006). Тот факт, что избиратели демонстрируют такую высокую степень незнания в отношении столь базовых политических сведений и так мало знают о предметах, имеющих большой публичный резонанс и регулярно освещаемых в средствах массовой информации, наводит на мысль, что они могут быть еще менее информированными по поводу воздействия более частных политических мер, которые проходят через законодательные и бюрократические органы[13]
.