Клаудиа, или Дети Испании

Обедал Фердинанд также с особенным аппетитом, попросив, как всегда накрыть стол у себя в кабинете. Он мысленно уже представлял себя королем и предпочитал обедать с незримыми сотрапезниками, которыми мог манипулировать согласно полному собственному произволу. Каждый живой человек при этом лишь разрушал его игру, а потому за дверь высылались даже лакеи.

Но вот обед был окончен, стол убран. Промелькнул в блаженном отдохновении и послеобеденный час сиесты. Настало время вечернего приема посетителей.

И в следующее же мгновение после седьмого удара часов, висевших над камином, мягко и почти бесшумно возникший в дверях лакей объявил:

— Ваше Высочество, его светлость граф де Мурсиа просит вашей аудиенции.

— Мы позволяем ему предстать перед нами, — неожиданно зло огрызнулся Фердинанд, и настроение его почему-то сразу же испортилось.

Еще через мгновение в кабинет вошел крепкий, высокий, изящно одетый мужчина средних лет. Остановившись прямо посередине кабинета на почтительном расстоянии от принца, он изысканно поклонился и бесстрастно представился:

— Дон Стефан Ансельмо Поланко-и-Фортеча, граф де Мурсиа, Ваше Высочество, к вашим услугам.

Принц с завистью пожирал глазами статную осанку и благородное открытое лицо посетителя и молчал, не зная, что сказать. При виде этого очередного достойного представителя человеческого рода горькая обида на судьбу вновь пронзила все его существо. Как жаль, что в этой жизни нельзя довольствоваться лишь одними представлениями о людях и постоянно приходится сталкиваться с их плотью и кровью!

— Что привело вас в Мадрид, граф? — наконец спросил принц, внутренне кляня себя за то, что согласился на столь нелепую встречу, но, тем не менее, чувствуя, что против воли улыбается этому незнакомому сорокалетнему мужчине.

— Ах, ваше высочество, я солдат, и потому скажу вам прямо, без всяких обиняков, — с серьезной миной начал граф. — Мне больно смотреть на то, что происходит в нашей дорогой Испании в последние годы. Страна превращается в беспомощного нищего голодранца, которым помыкает уже любой, кому только не лень…

Злоба Фердинанда мгновенно прошла, нелепая улыбка исчезла, и теперь он с любопытством смотрел на мужественного человека, так искренне переживавшего за судьбу их родины. Инфант почесывал синеватую от щетины лошадиную челюсть и упоенно слушал бесконечный вдохновенный рассказ о бедствиях в провинции, о беспомощности военного руководства, о наглости французов… Впрочем, скоро ему пришел в голову и вполне резонный вопрос: а ради чего, собственно, этот человек рассказывает ему подобное? Уж не хочет ли он этим самым сказать ему, наследному принцу, что его родители плохо заботятся о своей стране? И не следует ли, таким образом, разоблачив его, арестовать и предать суду? И не это ли следует ему сделать как истинному сыну своих родителей?

Но, позвольте… ведь он не только сын своих родителей, но и сын своей страны. А потому не следует торопиться с выводами. И с этой мыслью Фердинанд, считая себя мудрым и проницательным политиком, сделав вид, что задает вопрос с простодушным чистосердечием неопытного юнца, осторожно спросил:

— Но для чего вы рассказываете мне все это, граф?

— Я опять скажу вам прямо, Ваше Высочество, скажу, как старый солдат, прошедший огонь, воду и медные трубы. Скажу, потому что мне уже нечего больше бояться в этом мире. Вся надежда страны — только на вас. Король и королева уже в летах и более не изменятся; они так и будут продолжать вести гибельную для страны политику. Годой и вообще действует, как французский шпион, ибо все, что он делает, идет лишь на пользу нашим врагам…

И вновь на принца обрушилась длинная исповедь гражданина, откровенно недовольного как внешней, так и внутренней политикой, проводимой двором. «Видно, он и в самом деле отчаянно отважен, — подумал Фердинанд. — Ведь даже говоря вещи, уже навязшие в зубах у любого жителя Испании, он один решается говорить их совершенно открыто, да еще и ему, принцу Астурийскому, члену королевской семьи, наследнику престола…» Так вот в чем дело! Да, он говорит все это именно наследнику престола!..

— Но в таком случае, что же вы предлагаете? Уж не убить ли моих родителей и Годоя? — хитро сощурившись, вдруг напрямую спросил принц.