Они взяли самое трудное, но самое безопасное направление через горы дель Монкайо и выехали к Эбро около Туделы. Однако обстановка здесь оказалась гораздо напряженней, чем в Кастилии, ибо французские войска, шедшие с севера, старались держаться на широких равнинах и около городов. Тогда, чтобы меньше привлекать к себе внимание, они решили нанять крытую повозку, а коней привязать сзади. Животным это крайне не понравилось, Эрманита чихала от колесной пыли, Ольмо возмущался унизительной несвободой, и только мул да беспечная Кампанилья, ластившаяся к боку обиженного жеребца, были всем довольны.
Несколько снизив скорость, но, по-прежнему беспечно болтая и наслаждаясь счастьем свободы и отсутствием на пути французских полков, через неделю все четверо благополучно добрались сначала до Наварры, а вскоре после этого и до замка д'Альбре.
Здесь граф де Мурсиа был вновь несказанно удивлен тем, что дон Гаспаро, лично выйдя им навстречу и отечески обняв Женевьеву, назвал ее «дорогой Клаудией», а затем приветливо обратился к юноше:
— Рад видеть вас, Санчо Арандано, живым и невредимым. А где Хуан? — и после непродолжительной паузы, помрачнев в лице, лишь коротко выдохнул: — Ясно.
Педро хотел было что-то объяснить, но дон Гаспаро властным жестом остановил его.
И только тут по печальному молчанию всех дон Стефан понял, что фактор принца Фердинанда и лейтенант гвардии герцога Алькудиа совсем не случайно так беспокоились о безопасности мадмуазель Женевьевы…
Клаудиа шла на прием к своему загадочному покровителю со смутным чувством беспокойства и какой-то неуверенности. Она понимала, что, назначая первую аудиенцию не в гостиной, а в кабинете, дон Гаспаро явно намеревался говорить о делах. Но чего он ждал от нее, отправляя в Мадрид? На том давнем, длинном предварительном инструктаже дон Гаспаро вместе с графом де Милано много и подробно говорили ей лишь о том, как и в какой ситуации следует себя вести, чтобы достичь наибольшего успеха. Девушке уже тогда показалось несколько странным, что от нее ждут только успешного достижения ее собственных стремлений и ничего более. Да, это было именно так: оба необычных господина тщательно расспрашивали свою воспитанницу только о том, чего исключительно хочется ей самой, и ни словом не обмолвились при этом о том, что нужно им.
И вот теперь ей предстоит дать отчет едва ли не за целое десятилетие, в которое она, увы, не достигла ничего даже для себя самой. Ничем не смогла она улучшить положение в родной стране, не говоря уже о том, что вернуть себе законное имя ей тоже так и не удалось. Как встретит ее дон Гаспаро? Какими глазами посмотрит она на человека, столько для нее сделавшего и не дождавшегося в ответ даже малейшей отдачи?
Втайне Клаудиа полагала, что могла бы стать полезной своему благодетелю, только достигнув высокого и прочного положения при мадридском дворе. Но она так и не достигла ничего, а лишь прожила все эти годы в свое удовольствие, в комфорте и бездеятельности. А если и страдала, то лишь от несчастий любви. Да еще и эта неприятная история с герцогиней Альбой…
При воспоминании о герцогине гримаса боли исказила прекрасное лицо Клаудии. Девушка мысленно помолилась Богу и всем святым и постаралась больше не думать об этом. «Но… — растерянно подумала при этом она, — дон Гаспаро все арвно спросит. И… придется все рассказать…» Она шла по длинному пустынному коридору замка, ведущему к кабинету дона Гаспаро, и в эти последние мгновения перед столь ответственной встречей мучительно пыталась понять, что ждет ее за дверьми, грозно сверкавшими вдали двумя канделябрами и неумолимо приближавшимися с каждым шагом.
«Почему дон Гаспаро отозвал меня из Мадрида именно сейчас, когда королем Испании стал Фердинанд? Быть может, он просто не понял того, как просто было бы мне стать теперь первой фавориткой? — Правда, при одной только мысли об этом Клаудиа содрогнулась с головы до ног. Но совесть продолжала корить ее. Девушка пыталась уверить себя, что ради дона Гаспаро, если бы только он объяснил ей, какую это может принести пользу ему и ее родной стране, она все-таки пошла бы даже на это. — А что, если именно это он и предложит мне сейчас?» — вдруг с ужасом подумала она и невольно остановилась в нескольких шагах перед дверью.
Однако ей не удалось додумать эту мысль до конца, ибо в следующее же мгновение, словно по мановению волшебной палочки, двери распахнулись, и безукоризненно вышколенный лакей, жестом предлагая ей войти, с легкой улыбкой произнес:
— Его сиятельство ждет вас, донья Клаудиа Рамирес де Гризальва.
Эти слова прозвучали для Клаудии райской музыкой; ведь еще нигде и никогда! еще ни разу ни на каких приемах! не представляли ее настоящим именем. И только здесь, в замке д’Альбре, Клаудиа может быть Клаудией, самой собой. И только здесь она по-настоящему может гордиться своим именем. И своим отцом. Но где он теперь? Жив ли еще? Неужели он так и не узнает, что небо услышало его и подарило ему сына?..