Клавесинщица

Она стучала по его здоровенной мужицкой лапе, парень стиснул её так крепко, что побелели костяшки, дышал трудно, глубоко, пытаясь промычать что-то. Каким-то судорожным усилием начал разворачиваться, словно давно неработающий механизм, внезапно пущенный наладчиком, перекатываясь с живота на бок, тянул за собой и Ленусю. Та, с глазами полными слёз, шалея от боли, чувствовала, что сейчас он или вывернет ей руку, или утащит на себя. Она страшно боялась: практически беспомощный монтажник Валера, бухтовавший кабели десять лет жизни, легко мог удавить её на голых рефлексах.

Левой рукой она нашарила на кухонной столешнице первое, что попалось, и ударила по его кулаку, сжимающем её белеющее запястье. Нож оказался как нельзя кстати.

Полоснула неглубоко, поверху, но этого оказалось достаточно, чтобы Валера ослабил хватку и перестал тянуть. Он замер, почувствовав боль. Ей наконец-то удалось освободиться, выворотив взмокшую от борьбы руку, она отпрянула, но парень неожиданно резво, зачем-то дёрнулся вслед за ней, замычав что-то нечленораздельное.

Испугавшись его внезапного движения, Ленуся ткнула ножом прямо перед собой, не целясь. Удобная деревянная ручка лежала в руке как родная. Хватко вцепившись в него своей маленькой ладошкой, девица-краса посмотрела на блестящее лезвие только когда то на треть застряло в горле её гостя.

– Ааа…! – задохнувшись криком, она заткнула себе рот ладонью. Отдёрнув руку, крепко-крепко сжала кулачок с ножом, не в силах оторваться, заворожённо смотрела своими огромными голубыми глазами, как из новенького и совершенно противоестественного шейного отверстия брызнула струйка крови, нарядно растёкшись по линолеуму праздничной кумачной лентой.

Задыхаясь от накрывшей её паники, она вновь вжалась спиной в кухонный гарнитур, а парень, как-то вдруг внезапно всё осознав и очухавшись, схватился за шею, непонимающее глядя на пол, по которому медленно текла лужа тёплого и красного Валеры. Они оба замерли, проживая секунду новой реальности, и мужичок, почуяв смертный ужас, приходя в сознание, вяло потянулся к ней:

– Ах ты сука…

Бежать ей было некуда.

Ленуся, побитая и испуганная, загнанная в угол маленькая Леночка, проводившая каждое лето у бабушки в деревне, была привычна резать кур и потрошить гусей, чикая тех на маленькие аккуратные кусочки для домашней тушёнки, сейчас же, та самая Лена, пытавшаяся быть умной, хорошей и послушной девочкой, разозлилась на свою неудачную симпатию, и на руку свою, болевшую нестерпимо, и на то что посторонний мужик её сукой называет, и что план не удался, и что очнувшийся Валера устроит ей Юрьев день… рассвирепела до дрожи, молотками бешенство застучало в её голове, и она, ни мало ни смущаясь, будто бы даже утробно зарычав незаметно для себя самой, навалилась всеми своими телесами на мускулистую Валеркину грудь, рельефно обтянутую тонкой футболочкой, начав тыкать ему ножом в горло, с жестокостью доведённой до белого каления одинокой женщины, не умеющей совладать с собой и своими страстями.

Резала его молча.

Валера, почти что обездвиженный, протестующе мычал. Потом, когда горло было пропорото уже получше, начал хрипеть, булькая трахеей, из которой с брызгами вылетал сипящий воздух, отплёвывая в стороны заливавшую кровь. Несподручно, с левой руки, она совала нож не глядя, попадая то в ключицу, то в шею, то в линолеум. Чувствуя лезвием твёрдое, вновь коротко замахивалась, пока Валера, придавленный в полу тяжестью её тела, возил ногами и шевелился, словно перевёрнутый на спину жук.

От перенапряжения мышцы почти что свело судорогой, а Ленуся, неудобно притулившись у него на груди, всё смотрела на свою бедную правую руку: запястье было синюшно-багровым, а пальчики, эти бледные сахарные пальчики заметно опухли, сменив свой нежный цвет на какой-то сосисочно-колбасный.

От жалости к себе она закапала слезами и угомонилась минуток через пять.

Затих и Валера, запутавшись в боли и дурманном параличе.

Ленуся белым и неловким мучным кулём своротилась с него, когда он перестал издавать эти странные булькающие звуки.

Дрыгался ещё долго. Хрипел страшно. Ленуся смотрела на это, уперев взгляд, с гадливостью отлепляя от бока насквозь пропитанную кровью нарядную кофточку и чувствуя холодящую дрожь от мокрых штанов.

Сидела прямо на полу, опершись спиной о кухонный гарнитур. Чтобы было удобнее, отпихнула Валеру чуть подальше от себя, вытянув ноги. Безразличие было абсолютным, наплакавшись, она баюкала свою хворую ручку, положив нож рядышком. Кровь текла и текла, не думая останавливаться.