Клеймение Красного Дракона. 1937–1939 гг. в БССР

Фактически в этих процессах сплелось несколько линий: обвиняемые были те же, что и в Лепельском деле и аналогичных ему, инкриминировалось им примерно то же: переобложение налогами и незаконные конфискации вплоть до полного разорения крестьян, избиения и истязания последних и т. д., но квалифицировалось это уже иначе – как работа по заданию вредителей, изменников и польских шпионов с целью срыва организационно-хозяйственного укрепления колхозов, озлобления колхозного и единоличного крестьянства против советской власти. В роли основных жертв произвола предстали уже не единоличники, а колхозники. В качестве «нового» обвинения руководителей звучало также ненаделение их приусадебными участками в соответствии с постановлением от 2 августа 1937 г. Также фигурировало невыполнение постановления ЦК ВКП(б) о возврате крестьянам «незаконно отнятого имущества» либо его компенсации (от 22 февраля 1937 г.). Совершенно очевидно, у районов не было средств для этого даже близко, ведь прежде изъятое имущество не было реализовано с целью создания каких-либо накопительных фондов. Например, в Глусском районе сумма компенсации (натурой и деньгами) в 1937 г. исчислялась в 291 871 руб.[461]; в Лоевском районе – в 153 000 руб.[462] и т. д.

На районных руководителей не только списывались все провалы в сельском хозяйстве, но они выставлялись в роли организаторов массового мора скота (распространяли инфекционные болезни), уничтожения урожая (несвоевременная уборка, заражение клещом и т. д.). Потери того времени в сельском хозяйстве действительно впечатляют. Так, в Заславльском районе в 1937 г. пало 165 рабочих коней, 50 жеребят, 445 телят, 1222 свиньи, еще 275 коней были признаны совершенно неработоспособными; не убрано с поля было более 35 000 центнеров картофеля[463].

В качестве серьезного доказательства враждебной сущности представшего перед судом руководителя фигурировали факты из его биографии: в прошлом поддерживал троцкистскую оппозицию, был эсером, является выходцем из Польши или имеет там родственников, «имел связь» (т. е. был знаком или работал прежде вместе) с уже осужденными «врагами народа»[464]. Поскольку в ходе ведения дела считалось установленным, что районное руководство являлось врагами, шпионами, изменниками, то закономерным приговором по таким делам могла быть высшая мера наказания – расстрел (как, кстати, и рекомендовал Сталин в постановлении от 3 августа 1937 г.: два-три обвиняемых в каждом районе).

Как отмечалось, подобные суды шли по всему СССР. Наибольшего внимания в историографии удостоились события в Смоленской области, где с конца августа до конца ноября 1937 г. было проведено семь показательных процессов: два против бывшего «вредительского» районного руководства, три о «вредительском» хранении и заражении зерна, еще два по «фактам вредительства» в животноводстве[465].

Механизм раскручивания дел был прежний: в район для изучения ситуации посылался инструктор ЦК КП(б)Б, все имеющиеся материалы рассматривались на Бюро ЦК КП(б)Б и передавались в органы суда и прокуратуры для проведения следствия и организации процесса и в НКВД – для принятия мер. Только за три последних месяца 1937 г. на Бюро ЦК КП(б) были рассмотрены вопросы о положении в 18 районах республики[466]. Громкие дела гремели одно за другим. Центральная, республиканская и районная пресса сообщали о все новых судах.

В целом за 1937–1939 гг. в БССР было проведено не менее 18 судебных процессов в районах именно как показательных: Лепельском (4–6.03.1937), Жлобинском (14–15.10.1937), Стародорожском (29–31.10.1937)[467], Гомельском (2.11.1937), Глусском (1–5.11.1937)[468], Дубровенском (28.11–2.12.1937)[469], Чаусском (23–29.12.1937)[470], Червенском (2–4.01.1938)[471], Чериковском (26–27.01.1938; 24–28.02.1938)[472], Пуховичском (9–12.02.1938)[473], Речицком (12–13.02.1938)[474], Любанском (13–15.02.1938)[475], Городокском (14–15.02.1938)[476], Сиротинском (10–12.03.1938)[477], Буда-Кошелевском (18–21.03.1938)[478], Гресском (22–25.03.1938)[479], Кормянском (28.03.1938), Брагинском (12–19.07.1938) районах[480], в 1939 г. суд состоялся в Кличевском районе (20.12–1.01.1939)[481]. Однако суды были не только показательные. По аналогичным делам различные приговоры получили также руководители, вероятно, всех остальных районов либо большинства из них[482]. В ряде районов сменилось по три-четыре состава руководителей.

Показательные суды, которые состоялись с середины октября 1937 г. до начала января 1938 г. (т. е. фактически на протяжении двух с половиной месяцев), заканчивались расстрельными приговорами для основных фигурантов процессов. Такие суды в Беларуси были в Жлобине, Гомеле, Глусске, Дубровно, Чаусах, Червене, а также процесс в Заготзерно. По февральско-мартовским судам 1938 г. приговоры не были больше расстрельными, хоть и составляли 20–25 лет заключения. Вместе с тем был ряд процессов и с вполне щадящими сроками 1–3 года (Старые Дороги, Пуховичи).