Клеймо Чернобога

Мама села напротив Кости, посмотрела на тарелку с круассанами, встала, налила себе кофе и снова села.

– Знаешь, Костя, я, конечно, все понимаю, но не мог бы ты выпроваживать своих девиц пораньше. Неужели так трудно вызвать ей такси после…ну, после всего?

– Ну, неудобно, мам.

– Что значит, неудобно, перед ними неудобно, а перед нами? Ты представляешь, как мы с отцом себя чувствуем, когда просыпаемся в одном доме с девицей непонятного происхождения?

– Почему непонятного? Из служащих она, – Костя улыбнулся и вдруг испугался, – а что, папа знает?

– Дошутишься у меня. Нет, отец не знает, но может узнать, он же неглупый человек. – Мама взяла круассан. Потом положила обратно. – Костя, ты, надеюсь, пользуешься всем, чем надо?

– Ма, да, ну перестань, не хочу я об этом говорить. А ты не знаешь, мамулечка, зачем я отцу понадобился?

– Ничего страшного, как раз наоборот.

– Спасибо, ма, за завтрак.

– Пожалуйста, золотко мое.

Костя пошел к себе в комнату, а Галина Геннадьевна с сомнением посмотрела на последнюю, сиротливо лежащую на тарелке булочку, вздохнула, тихонько сказала:

– Ну, не пропадать же, – и быстро ее уничтожила.

Костя мучительно курил в приоткрытое окно у себя в комнате. Блин, до чего не хочется идти к отцу! Ну что за испытание. Такой отличный день, солнышко, зелень, ветер такой свежий с залива. Надо Вере позвонить, хорошая ведь ночь-то была. Все испортил, зануда. Сейчас опять с нотациями. Черт, лучше к отцу, на ковер, чем в армию! Костя немного задержался перед зеркалом, выпятив грудь, выдвинув вперед челюсть, сказал себе «значит, надежда социологии», усмехнулся и вышел.

Александр Иванович сидел за письменным столом в кабинете, курил.

– Садись.

Костя сел к торцу огромного письменного стола с зеленым сукном на столешнице, подсвечниками, пресс-папье, чернильным прибором и другими вещами, которыми люди давно уже не пользуются. С этой стороны сидеть было неудобно: ноги упирались в стол, и Костя ненавидел это место с самого детства, когда корчился как подсудимый на скамье. Отец некоторое время постучал по клавишам, потом закрыл и выключил свой ноутбук. Встал из-за стола, начал прохаживаться по комнате, заложив руки за спину. «Прямо как на своих лекциях! Еще кафедры и стола президиума не хватает», – начал злиться Костя.

– Как я тебе уже сказал, у меня к тебе накопилось множество претензий. Основные из них касаются твоей будущей профессии. Ты так и не сообщил мне, куда ты собираешься поступать, и почему ты не оформляешь документы. Вообще-то сроки во всех вузах на дневные отделения уже прижимают. Или, может, ты хочешь пойти служить в армию, или, наконец, может, ты надумал жениться? Кстати, у Ивана Георгиевича сын решил поступить в Псковское десантное училище. Вполне патриотичное решение. Может и тебя туда устроить?

Костя чуть не выронил пресс-папье из горного хрусталя, которое вертел в руках.

– Пап, а я разве не к тебе, то есть, не на социологический пойду?

– А ты разве высказывал такое желание? А, может, ты готовился? Или спрашивал у меня совета, консультации?

– Пап, я спрашиваю, спрашиваю. Пап, на какое отделение мне лучше пойти?

– Ты имеешь в виду специализацию?

– Да, специализацию.

– Для этого тебе нужно не только сдать экзамены, но еще и доучиться до третьего курса. Твоя безответственность меня раздражает! Но я не могу расстраивать твою маму, у которой при слове «армия» сразу поднимается давление, и поэтому, только поэтому, учти, документы твои я уже сдал в приемную комиссию! Это же позор, позор! Что ты молчишь?

– Я слушаю, пап.

Отец подошел к столу, взял пачку листов и протянул Косте.

– Это твои билеты к экзамену. Потрудись выучить. Я сам буду проверять. Не хватало еще, чтобы ты опозорил меня перед приемной комиссией. Не забывай, ты – Мазуркевич! Сын Александра Мазуркевича, первого человека на факультете социологии и далеко не последнего в университете!

– Я это помню, пап, – Костя взял листы, просмотрел. Двадцать седьмой билет по истории Отечества: «Русская Правда», «Русско-Японская война», «Беловежское соглашение и распад СССР». Задачи по математике с решениями, темы по английскому, сочинение «Образ Сони Мармеладовой в романе Достоевского «Преступление и наказание». – Спасибо, папа, большое. Я все выучу. Я все сделаю. Я тебя не разочарую, пап.

– Я очень на это надеюсь. Знаешь, Константин, все родители хотят того, чтобы их дети пошли дальше и добились большего, чем они сами. И я этого хочу. Поэтому помогаю тебе на первых порах, даю тебе старт, так сказать. Но и буду требовать с тебя, и учить чего-то добиваться в этой жизни. Do you understand me?

– Yes, I do, папа.

– Ну, так вперед, за работу. Стой, куда побежал! Еще кое-что. – Обрадованный было Костя насторожился. – Я о твоей личной жизни. Хочешь со мной поговорить на эту тему.

– Папа…

– Нет, я не вмешиваюсь. Я только боюсь, как бы ты не наделал ошибок, в твоем возрасте это очень легко сделать. Зато как потом тяжело за них расплачиваются…

– Пап, – Костя вложил в это слово столько укоризны, что отец тут же замахал руками, показывая, что Костя свободен. – Спасибо, пап.