Клеопатра: Жизнь. Больше чем биография

Антоний и Клеопатра развлекаются на полную катушку, не давая себе отдыха. Они утверждают что-то вроде закрытого общества для избранных и называют его «Союзом неподражаемых». «Что ни день, они задавали друг другу пиры, проматывая совершенно баснословные деньги», – рассказывает Плутарх [37]. У нас есть удивительное свидетельство, взгляд «изнутри» на кухню в доме Клеопатры. Царский повар однажды позвал своего друга Филота посмотреть на приготовление обеда. Филот потрясен увиденным. На кухне ожидаемо кричат и ругаются, снуют туда-сюда повара, официанты и виночерпии, а посреди всеобщего хаоса возвышаются горы провизии [38]. На вертелах жарятся сразу восемь кабанов. Филот, молодой врач, удивляется многочисленности предстоящего сборища. Друг-повар смеется над его наивностью: совсем наоборот, объясняет он. Это целая операция, с одной стороны – высокоточная, с другой – крайне неточная. «Гостей будет немного, человек двенадцать, но каждое блюдо надо подавать в тот миг, когда оно вкуснее всего, а пропустить этот миг проще простого. Ведь Антоний может потребовать обед и сразу, а случается, и отложит ненадолго – прикажет принести сперва кубок или увлечется разговором и не захочет его прервать. Выходит, – заключает повар, – готовится не один, а много обедов, потому что время никак не угадаешь». Преодолев первое изумление и закончив обучение, юный Филот станет известным врачом и расскажет эту историю своему другу, который, в свою очередь, потом перескажет ее своему внуку, который, в свою очередь, окажется Плутархом.

Все комментаторы сходятся на том, что Марк Антоний – гость весьма утомительный и в буквальном смысле очень дорогой. В молодости он отправлялся на войны с целым шлейфом музыкантов, любовниц и актеров. Он превратил – во всяком случае, так утверждает Цицерон – дом Помпея в дворец наслаждений, набив его акробатами, танцорами, шутами и пьяницами. Вкусы его не изменились: Клеопатре определенно есть чем заняться. Различий между Клеопатрой и Антонием много. Она неустанно работает, несмотря на массу отвлекающих факторов. Антоний посещает александрийские храмы, гимнасии, диспуты ученых, однако мало интересуется египетским наследием, архитектурой, культурой и наукой великой цивилизации. Он, конечно, не может не пойти к гробнице Александра Македонского – туда тянет всех римлян. Он едет в пустыню поохотиться. Возможно, кстати, Клеопатра едет вместе с ним, верхом на собственных или нанятых лошадях [39]. Кроме этого нет никаких сведений о том, что Антоний вообще выезжал из Нижнего Египта или осматривал достопримечательности. Да, он не Юлий Цезарь. Зато среди гулких колоннад и аллей сфинксов, на улицах, названных в честь колоритных предков его любовницы, между белыми домами из известняка он поднимает искусство подросткового розыгрыша на новый уровень. Клеопатра во всем ему потакает. Она добавляет «все новую сладость и прелесть любому делу или развлечению, за какое ни берется Антоний» [40]. У нее много дел днем, а ночью – еще больше, хотя такого гостя и не нужно особо развлекать. Он сам поднаторел в ночных эскападах, обильных пикниках, вечеринках с переодеваниями. Он знает, как расстроить свадьбу. Царица ни на минуту не теряет его из виду. Это тоже своего рода политика: ее царству не помешает хороший розыгрыш. «Вместе с ним она играла в кости, вместе пила, вместе охотилась, бывала в числе зрителей, когда он упражнялся с оружием, – рассказывает Плутарх. – А по ночам, когда, в платье раба, он бродил и слонялся по городу, останавливаясь у дверей и окон домов и осыпая обычными своими шутками хозяев – людей простого звания, Клеопатра и тут была рядом с Антонием, одетая ему под стать» [41]. Переодетый Антоний приставал к горожанам, часто получал словесный или даже физический отпор и возвращался во дворец, чрезвычайно довольный собой.

Его выходки вызывают восторг в Александрии, этот город прекрасно подходит буйному нраву Антония и совершенно им очарован. Город легкомыслен и обожает роскошь; Антоний играет мускулами и веселится от души. Больше всего на свете ему нравится смешить женщин. С юности, когда он изучал военное мастерство и ораторское искусство за границей, он восхищается всем греческим. Он изъясняется цветистым азиатским слогом, в котором больше поэзии, чем пафоса. Один римский писатель позже будет бранить александрийцев за шутовство. Один перелив арфы – и вот на них уже сыплется: «Вы вечно легкомысленны и небрежны и почти никогда не перестаете дурачиться, радоваться и смеяться» [42]. Однако это не проблема для Антония, он прекрасно чувствует себя среди низкопробных развлечений и бродячих музыкантов, на улице или на скачках.