Клетка ищет птицу (СИ)

Да, когда слепнешь, даже временно, начинаешь что-то понимать в звуковых средствах информации. Столько сразу идей в голове закрутилось. А реклама! В городе торговые фирмы, как грибы, растут. Про каждую сказку сложить, песенку пропеть – это сколько же денег заработать можно!

А для слепых, верно, радио – будто свет в окошке. Алька вспомнила, как писала статью про одного парнишку, незрячего. Он телевизоры и приёмники чинил наощупь. Так вот, он говорил, что для него радио – спасение от пустоты. От пустоты… Не сама ли она от пустоты окружающего мира спасается теперь этими придумками?

========== 37. ==========

Алька капала и капала в глаза. Прозрачные капли, чёрные капли. Бродила по квартире, зажмурившись. Позвонила мама, сказала, что Талька от неё заразилась, а Галька – нет. Бедная близняшка. Но у неё лёгкая форма, она должна выздороветь даже раньше Альки. А ещё мама пообещала завтра прийти к ней, принести продукты и навести порядок. Это она здорово придумала, потому что у Альки даже воспетая в стихах ненавистная капуста уже кончилась. Осталась только горсть вермишели, есть её без сахара и масла очень невесело.

От нечего делать Алька позвонила Румянцеву. Секретарша соединила с Великим и Ужасным на удивление быстро. Алина представилась и тут же выложила все свои соображения насчёт городского радио. Мэрский зам похмыкал в трубку, а когда я закончила, задумчиво проговорил:

– Интересно, и даже очень интересно. Знаете что, Алина… э-э…

– Ивановна, – подсказала она.

– Так вот, Алина Ивановна, запишите-ка на бумаге планчик, как вы себе это представляете. И в пятницу – да, в пятницу – во второй половине дня подъезжайте ко мне.

Алька сказала, что очень-очень извиняется, но ни писать, ни ездить куда-либо ещё долго не сможет. Потому что она на больничном, у неё глазная болезнь, очень заразная.

– Хорошо, тогда лечитесь. Но непременно, непременно позвоните мне, когда выздоровеете.

Надо же! Алька удивилась. Неужели из радийной идеи может что-то путное получиться? Если Румянцев всерьез заинтересовался, он ведь и мэра может уговорить.

А ещё Алька придумала гениальнейшую вещь. Она покрасила свои очки чёрными каплями. Теперь они как будто солнечные, и можно не жмуриться от яркого света. Она даже немного телевизор посмотрела. И в окно выглянула, убедилась: на улице до сих пор одни лужи.

Врач говорил, что светобоязнь может остаться надолго, даже на несколько лет. А тогда, в зеркале, – она ведь видела себя в тёмных очках… Может быть, и правдивое было гадание-то? Да ну, ерунда. Примерещилась чушь всякая. Кто же в наше просвещённое время в такие вещи верит? Ага, а в тот момент, как смотрела в зеркало, верила ведь! Шут его знает… Может быть, есть какие-нибудь магнитные поля, временные-пространственные. Говорили, живёт в нашем городе один чудик, машину времени изобретает. Вот бы Альке с ним поболтать. Взять интервью, а заодно и про эту штуку спросить, про зеркальные заморочки.

========== 38, 39, 40. ==========

Приходила мама. Альке никогда в голову не пришло бы, что она может вот так запросто вытащить веником из-под кровати зажигалку. Серебряную! Ту самую…

– Ты что, – сказала она, – куришь, что ли? Нет? А почему зажигалки под кроватями валяются?

Вопросики провокационные. Тут, как ни поверни, непорядок выходит. Либо Алька курить начала, либо кто-то из её курящих знакомых тут ночевал. Явный намёк на Володьку. Но эта вещица не могла быть Володькиной! Такая шикарная не по карману ему, он всегда пользовался пластмассовыми, дешёвыми.

– Это Танька Ракитина оставила, – вдохновенно соврала Алька. – Мы гадали, свечки жгли. И она уронила.

– Точно, – с нескрываемой иронией произнесла мама, поправляя свою марлевую повязку на пол-лица. – И инициалы на ней нацарапаны как раз Таньки Ракитиной – Вэ А.

– Может, она взяла у кого-нибудь, – пробормотала Алька и почувствовала, как жар приливает к щекам. Если бы и впрямь была Вовкина вещь, то стояло бы: Вэ Пэ. Вэ А – это Витя Афиногенов. Больше никого с такими инициалами не знаю. Но он здесь не был ни разу. Значит, всё же зеркало! Мистика…

39.

Танька позвонила. Наконец-то! Первая и пока единственная из всех Алькиных знакомых. Она нарочно сама не звонила никому (кроме мамы, редактора, ну, и Румянцева) с самого начала болезни. Ждала, думала: кто первый вспомнит о её существовании, тот, значит, и настоящий друг. Глупо, конечно. Совсем детская проверочка. И всё же…

– Ой, Алька, ты живая, – обрадовалась Татьяна, когда она алёкнула в трубку. – Мне папа тогда сразу сказал, что видел тебя. Что ты была почти в обмороке и с глазами, как у окуня. Я сразу не стала тебе звонить, чтобы зря не беспокоить. Несколько дней переждала, пока оклемаешься. Сейчас-то как себя чувствуешь?

– Лучше, чем было, но в целом отвратительно. И Талька тоже болеет. Вы-то не заразились?

– Не-а. Слушай, мы с Ксюхой в тот раз возвращались. И трезвонили в дверь, и ногами колотили. Ты так крепко уснула, что ли? Или уходила куда?

– Ага, – сказала Алька, – уходила. В астрал.

40.