Клятва Люка Болдуина

План был хорошо продуман. На рассвете Жужу, захватив провизию, выйдет вместе с Ремо и Боцманом и будет ждать Безбилетного пассажира в заброшенной хижине в лесу, где они должны встретиться. Дальше уже поведет

Безбилетный пассажир. «Море, – думал мальчик, отдаваясь мечтам, – когда же наконец мы его увидим?»

Голос тетушки Ману вывел Жужу из задумчивости.

В этот день Жужу дважды поднимался на «Одиссея».

У Безбилетного пассажира все уже было готово. Но мальчик еще и еще объяснял ему:

— Ты хорошо все понял? Когда выйдешь из тополиной рощи и увидишь мост, не переходи на ту сторону реки, а иди по дороге в лес, к той самой тропинке, которая начинается у трех сросшихся дубов. Она выведет тебя прямо в хижине. Не спутаешь?

— Я хорошо знаю эту местность, – успокаивал его Безбилетный пассажир. – Я давно изучил ее, еще когда нас водили заготавливать дрова на зиму. Я составил план той части леса. И всегда держу его при себе.

— Где?

Безбилетный пассажир показал пальцем на свой лоб.

Жужу улыбнулся.

Наступил вечер, ровно девять часов – время, когда отмечали рождение Жужу.

— Одиннадцать лет, – сказала тетушка Ману, целуя его в лоб. – Совсем взрослый мужчина.

— Одиннадцать лет, – сказала тетушка Этель и тоже поцеловала его. – Одиннадцать лет учебы и познаний.

— Одиннадцать лет, – сказала тетушка Лео, целуя его раз, другой, третий, и на глазах ее выступили слезы.

Она отошла в сторону и на столике, под портретами дедов, оказался самый вкусный в мире торт. Торт в три слоя, начиненный кремом и цукатами. Наверху блистала прелестная шоколадная корзиночка.

У Жужу что-то оборвалось внутри. Он видел трех сеньорит, сияющих, одетых в свои лучшие платья, пахнувших лавандой и ароматным мылом, с уложенными на седых головах прическами. Они смотрели на него, улыбающиеся, спокойные, доверчивые, и он почувствовал себя одним из тех скорпионов, которые заводятся в корзинах с хлебом. Но это чувство быстро исчезло, подавленное стремительным воспоминанием о человеческой несправедливости, о беглеце, преследуемом свирепыми псами, о море... Жужу поднял голову, улыбнулся и сказал:

— Какой чудесный торт, тетушка Лео!

Он поцеловал подряд всех трех сеньорит. Сердце его разрывалось от любви к ним. И уж если говорить откровенно, на глазах у него выступили слезы, хотя он не выпил ни одного глотка малинового ликера.

«Последний день рождения, который я справляю вместе с ними, – подумал он. – Завтра они лишатся сил от горя. А что, если оставить им прощальное письмо? Пожалуй, это будет лучше всего». Он напишет им обо всем, что так долго хранил в душе. Напишет, что уехал не потому, что не благодарен им или не любит их, и не потому, что...

Но тут Хуана внесла жареное мясо. Жужу и три сестры сели за стол и развернули салфетки. До этой минуты мальчик делал вид, будто не замечает свертков, сложенных под его салфеткой (так повторялось из года в год).

Жужу стал их разворачивать. В первом свертке оказались часы на браслетке (от тетушки Ману).

— Хороший крестьянин должен все делать по часам, –

сказала она и поцеловала его.

Во втором – роскошная книга в красном кожаном переплете, тисненном золотом, на котором Жужу прочел:

«Юлий Цезарь».

— Факт из истории и великий пример, – сказала тетушка Этель, целуя его.

И наконец, в третьем свертке лежала дюжина носовых платков с его монограммой, вышитой разноцветными нитками.

— Для твоего милого носика, – сказала тетушка Лео и тоже поцеловала его.

«А может быть, я их предаю?!» – внезапно подумал

Жужу. Но мысль эта развеялась, словно дым на ветру. Зов

«Одиссея» был сильнее всего. И тем не менее ему было не по себе. Он встал и одну за другой обнял тетушек так крепко, что у них перехватило дыхание и сбились с плеч шали.

— Ты становишься мужчиной! – пробормотала тетушка

Ману.

И сеньориты уселись за стол, гордые и немного погрустневшие.

Ужин кончился. Тетушка Лео села за пианино. Жужу взял гитару. В этот вечер песни как никогда бередили душу мальчика. Его охватила необъяснимая тоска. Ведь он в последний раз видел трех сеньорит: тетушку Лео, самозабвенно играющую на пианино; тетушку Этель, делающую вид, будто она слушает музыку, а на самом деле украдкой просматривающую под шалью последние написанные ею листки; и тетушку Ману, клюющую носом и уже довольно откровенно похрапывающую. Хуана, Руфа и

Херико то рассеянно слушали, то дремали.

Дед и великий прадед тоже, казалось, слушали.

«Прощайте, прощайте все», – подумал Жужу с грустью.

Видно, тетушки заметили, что с ним что-то происходит. Когда мальчик зевнул и потер глаза рукой (притворяясь, будто хочет спать, хотя спать ему вовсе не хотелось), он показался им слишком серьезным и бледным.

Часы пробили четверь одиннадцатого, и три сеньориты стали прощаться с ним на ночь. Хуана и Руфа, набросив на себя платки, отправились наверх в свою комнату. Херико пошел за фонарем, а тетушка Ману сняла со стены ружье великого прадеда. Началась «охота на вора». Сердце у

Жужу сжалось, он поднялся на цыпочки и, целуя по очереди тетушек, сказал каждой на ухо:

— Доброй ночи, тетушка Лео. Я очень тебя люблю.

Спасибо тебе за твои чудесные пирожные. .