Клятва Люка Болдуина

(чем не занималась ни одна из ее сестер), и у нее просто не хватало времени, а впрочем, и желания думать о женихах.

С утра до вечера она разъезжала верхом на лошади по полям, наблюдая за севом, жатвой, сбором урожая и поливкой. Сеньорита Мануэлита трудолюбием и выносливостью почти не отличалась от мужчин.

Как-то раз богатый помещик предложил ей выйти за него замуж, но Мануэлита сказала: «Сейчас мне не до этого, я дам вам ответ после жатвы». Прошла жатва, за ней сбор черешни, винограда, яблок, орехов. Потом снова жатва, сбор черешни, винограда, яблок, орехов и так далее. Когда сеньорита Леокадия наконец напомнила сестре, что пора бы ответить на предложение помещика, оказалось, что ему давно надоело ждать, он женился и уже имел трех детей. Узнав об этом, сеньорита Мануэлита облегченно вздохнула:

– Видно, со всей этой суетой прошло мое время думать о замужестве.

Вот почему ни одна из сестер не вышла замуж. Никто не мешал им вести тихую, уединенную жизнь в большом доме, окруженном полями, лугами, рощами, огородами и виноградниками. Живописная река, по берегам которой возвышались старые дубы, черные и серебристые тополя, несла свои темно-зеленые воды, петляя вокруг усадьбы. А

там, вдали, по склонам гор карабкался ввысь таинственный лес.

Наступил майский вечер, с которого и началась эта история. Было около девяти, когда сестры сели ужинать за круглый стол в гостиной. Не успели они развернуть салфетки, как в парадную дверь кто-то трижды громко постучал. На небе, ставшем уже фиолетовым, заискрилась первая звезда.

— Кто бы это мог быть в такой поздний час?– удивилась сеньорита Мануэлита.

Этельвина и Леокадия тоже удивленно переглянулись.

Служанка Хуана накинула на плечи шаль и пошла за фонарем. Все двери в доме были уже закрыты на многочисленные замки и запоры, поэтому она кликнула Херико

– конюха, чтобы тот помог ей отпереть парадную дверь.

Каждый вечер, перед ужином, три сестры, вооруженные фонарем и шпагой великого прадеда, обходили дом, тщательно затворяя все двери и окна. Эта давняя традиция перешла к ним от отца, деда и великого прадеда и называлась «охотой на вора». Впрочем, никому из них еще ни разу не удалось кого-нибудь поймать. С портретов, висевших в гостиной, отец, дед и великий прадед, ухмыляясь в завитые усы, смотрели, как сестры совершали этот обход.

Херико принес ключи и отодвинул громадный засов. Когда Хуана распахнула дверь, в комнату ворвались только легкий ветерок, майский аромат да стрекот кузнечиков.

Хуана и Херико в недоумении посмотрели друг на друга.

Кто здесь? – спросил Херико и, высунувшись наружу, поглядел в разные стороны.

Ответом ему был только стрекот кузнечиков. И вдруг

Хуана показала на землю, там стояла корзина с крышкой, в каких крестьяне обычно держат хлеб.

— Гляди-ка! – воскликнула она. – Кто-то оставил корзину! Наверное, это подарок сеньорите Мануэлите. Ты ведь знаешь, как ее любят!

Хуана подняла корзину. Почувствовав тяжесть, она решила, что в ней мед, мука, яйца или что-нибудь в этом роде.

— Да-а, – сказал Херико, почесывая затылок, – вот это настоящая благодарность! Принести подарок и даже не представиться!

Хуана вошла с корзиной в комнату.

— Это вам, – сказала она сеньоритам.

Сестры мгновенно подняли головы, забыв о еде. Несмотря на несхожесть характеров, все трое любили вкусно поесть и были очень любопытны.

— А ну-ка, ну-ка!

— Открой ее!

— Что там?

Хуана подошла с корзиной к сеньорите Мануэлите, которая, хоть и была самой младшей из сестер, пользовалась наибольшим авторитетом. Сеньорита Этельвина надела очки. Сеньорита Леокадия облизнулась в надежде полакомиться пирогом или вареньем. А сеньорита Мануэлита, улыбнувшись, подняла крышку и в изумлении отпрянула:

— Что это?

— Ой!

— Как это понимать?

Корзина чуть не вывалилась из рук ошеломленной

Хуаны. Внутри лежал грудной младенец. Да, да, самый настоящий грудной младенец! Толстый малыш, завернутый в старое лоскутное одеяло, спокойно спал, засунув палец в рот.

Руфа, любившая подслушивать за дверью, и Херико, все еще возившийся с замком, мгновенно подскочили к корзине.

— Ах!

— Ох!

Других слов у них не нашлось. Несколько минут только и слышались «охи» да «ахи». Затем младенца вынули из корзины и, передавая из рук в руки, стали разглядывать и целовать. Наконец сеньорита Мануэлита, спохватившись, вручила Херико шпагу великого прадеда и велела посмотреть, не осталось ли поблизости каких-нибудь следов. Руфа вскипятила молоко и смастерила рожок, надев на бутылку вместо соски тщательно промытый резиновый колпачок. Хуана разрезала простыню и сделала из нее пеленки, потому что на малыше ничего не оказалось, кроме старого лоскутного одеяла, какими обычно укрываются бродяги или цыгане. Малыш продолжал спокойно спать. А

сестры оспаривали друг у друга право подержать его на руках.

Херико вернулся, пробродив не менее трех часов, усталый и голодный: ведь ему так и не удалось поужинать.

— Никого и ничего, – сказал он коротко и ясно, поскольку не любил лишних слов. И, съев яичницу и полбуханки хлеба, отправился спать, измученный не столько ходьбой, сколько разговорами.