Кликуша

Та вздрогнула от страха, замолкла, и Ванька подхватил ее на руки и понес назад. Прасковья плакала, била его руками по широким плечам, по лицу. Но он как будто не ощущал ее ударов. Он занес ее в землянку, посадил на лавку, сел с ней рядом и с силой прижал к себе. Когда Прасковья начала задыхаться, Ванька отпустил ее и ушел, подперев снаружи дверь землянки тяжелым бревном. На шею женщины словно повесили огромный камень.

Но мысли о бегстве по-прежнему одолевали Прасковью. Она страшно тосковала по сыну, долгая разлука с ним разрывала ее сердце на части. Ей хотелось забрать Феденьку и убежать с ним далеко-далеко – туда, где никто их не найдет.

Вот только в последнее время Прасковья себя не очень хорошо чувствовала – по утрам ее мутило и кружилась голова, ноги часто были слабыми, точно соломинки а тело, наоборот, было тяжелым и неповоротливым. Утром ей кусок в горло не лез, а по вечерам, наоборот, она нестерпимо хотела есть и жадно запихивала в рот все, что приносил ей в котелке Ванька. Прасковья думала, что это все от недостатка света и воздуха – днями напролёт она сидела в своей «тюрьме».

Как-то, когда Ванька принес ей еду, Прасковья отодвинула от себя котелок с похлебкой и заглянула в лицо великану.

– Мне плохо, Ваня. Я день и ночь здесь сижу, будто в подземелье! Сжалься, своди меня погулять.

На лице великана застыла растерянность. Прасковья улыбнулась, взяла Ваньку за руку и потянула к двери.

– Пошли, Ваня. Я не сбегу. Обещаю!

Она и вправду спокойно шла по лесу рядом с великаном, который крепко держал ее за запястье. Он привел ее к лесному озеру, заросшему водяными лилиями, и Прасковье так сильно захотелось искупаться, что она потянула Ваньку за собой в воду. Вода была холодной, но Прасковья так давно не мылась, что ей было невероятно приятно прикосновение воды к телу. Чтобы помыться, нужно было снять платье, но Ванька стоял рядом и смотрел на нее своими круглыми, вечно удивленными глазами.

– Отвернись, Ваня. Я помою волосы и постираю свое платье.

Великан что-то недовольно промычал в ответ и всплеснул руками, обрызгав Прасковью с ног до головы.

– Бежать тут некуда. Плавать я не умею. Просто хочу помыться, слышишь? А ну, отвернись! – расхрабрившись, приказала Прасковья.

Ванька недовольно засопел, но послушно развернулся. Прасковья быстро скинула с себя платье, прополоскала его в воде, промыла спутанные волосы, а потом с трудом натянула обратно через голову сырую ткань. Ванька все это время терпеливо ждал, а когда они вышли из воды, он, видя, что Прасковья дрожит от холода в сырой одежде, снял с себя свою фуфайку и протянул ее пленнице. От фуфайки дурно пахло потом и затхлостью, но Прасковья, не желая обидеть Ваньку, накинула ее на плечи.

– Спасибо, Ваня, ты очень добрый человек! – сказала она, – в селе таких как ты, добрых, редко встретишь…

Великан разинул рот и что-то промычал, а потом его толстые губы растянулись в довольной улыбке.

С тех пор Ванька выводил Прасковью из землянки на прогулку каждый день. Несколько раз она порывалась бежать, но он догонял ее и возвращал в землянку. Каждый раз великан впадал в ярость, стуча огромными кулаками по земле, оглашая ревом лес. Но ни разу при этом он не обидел саму Прасковью, лишь смотрел на нее удивленно и обиженно и громко сопел.

А потом Прасковья, наконец, поняла, что она на сносях. Сначала она не на шутку испугалась, но пришедшая на смену осени зима замела снегом лесные тропы, запорошила кусты, деревья и сухие травы. Снег накрыл боль и тоску Прасковьи плотной белой пеленой. И она уютно укуталась в этот зимний покров, успокоилась, спряталась в тёплой землянке Ваньки, точно беременная медведица в берлоге.

***

Прошла зима, а потом весна стала постепенно отогревать лес теплыми солнечными лучами. Прасковья потяжелела. К концу зимы она уже едва переставляла ноги в высоких валенках по рыхлым сугробам. Ванька перестал запирать ее, теперь она могла выходить на улицу тогда, когда ей вздумается. Она гуляла одна, без сопровождения великана.

Прасковья знала, что Ванька по-прежнему любит ее. Узнав его, она сразу поняла, что все те годы, пока она жила с Алексеем, Ванька тайно следил за ней, ходил за ней по пятам. Любовь его была сильна и крепка. Здесь, в дремучем лесу, ничто не мешало ему овладеть ею силой. Поначалу она боялась этого, боялась оставаться с ним ночью в тесной землянке. Но шли дни, а Ванька вел себя, как обычно, – целый день он проводил в лесу, а спать устраивался на полу у лавки Прасковьи, словно ее верный пес. Ни разу он не намекнул ей на то, что хочет близости с ней. Однажды в ночной тишине Прасковья сказала:

– Ты хороший человек, Ваня. У тебя чистая душа. Не у каждого мужика есть такая…

Ванька что-то промычал и повернулся на бок. Но Прасковья знала, что он понял смысл ее слов.

За все время, что Прасковья прожила в лесу, припадок повторился с ней лишь однажды, во время последнего побега. И снова Ванька не дал кликуше выйти – он умело придавил Прасковью к земле, и, видать, кликуша задохнулась от такого напора.