Кликуша

– Ведьмак ты, не иначе! – сказала ему Прасковья, – как я раньше-то без тебя жила, Ваня?

Больше Прасковья сбежать не пыталась.

Но вдруг как-то днем она не вышла на улицу. Ванька удивленно заглянул в землянку и увидел, что Прасковья лежит на лавке. Он замычал, давая ей понять, что ждет ее, но она ничего не ответила и даже не повернула головы в его сторону. Громко кряхтя, Ванька вошел в землянку, подошел к Прасковье и неуклюже опустился на пол рядом с ней. Она не открыла глаз, а по щекам ее покатились прозрачные слезы. Ванька долго сидел возле нее, мыча и ковыряя пальцем доски пола.

– Уходи! Я никуда не пойду сегодня! – внезапно закричала Прасковья и с силой толкнула Ваньку в плечо.

После этого она повернулась к стене, придерживая руками большой живот. Ребенок в это время пнул ножкой в ребра, и у Прасковьи перехватило дыхание. Великан послушно встал и, громко сопя, вышел из избушки.

Вечером Прасковья отказалась от ужина, и весь следующий день она точно так же проплакала, отвернувшись к стене. Ванька сидел возле ее лавки с самого утра и до вечера. Он смотрел на нее круглыми глазами, но не понимал, что от него требуется. Когда на лес опустилась ночная тьма, Прасковья поднялась с лавки, зажгла свечку и поставила ее на стол.

– Скоро у меня родится ребенок, Ваня, – тихо сказала она, положив ладони на живот, – этого ребенка у меня никто не отнимет. Ни свекровь, ни муж – никто! Он будет только моим.

Прасковья смотрела, не отрываясь на дрожащий огонек свечи, глаза ее были полны тоски.

– Но в селе у меня остался еще один сыночек. Феденька… Это ведь из-за него я столько раз пыталась сбежать. Не могу я без своей кровиночки! Тоскую, сердце рвется! Муж в дом другую женщину привел. Поди уж ее мой Феденька мамой зовет, поди уж снова забыл меня мой мальчик, – всхлипнула Прасковья.

Видно было, что Ванька разнервничался – уголки его губ задрожали, он что-то беспокойно промычал, а потом похлопал Прасковью по голове, видимо, пытаясь ее утешить таким образом. Прасковья взяла огромную, шершавую ручищу великана, поцеловала ее и прижала к своему мокрому от слез лицу.

– Как же я тоскую по моему сыночку! Как же я тоскую! – прошептала она, раскачиваясь из стороны в сторону.

Прасковья не видела, как из глаз великана выкатились две крупные, прозрачные слезы.

***

Проснувшись следующим утром, Прасковья увидела, что Ваньки нет в землянке. Он отсутствовал весь день, а к вечеру вернулся и принес на спине мешок. Поставив тяжелую ношу к ногам Прасковьи, Ванька уставился на нее, нетерпеливо мыча. Прасковья удивленно взглянула на великана, и вдруг мешок возле нее зашевелился.

– Кто там, Ваня? – испуганно вскрикнула Прасковья и отскочила в сторону, – ты на охоте был?

Великан молча развязал мешок, и Прасковья побледнела и медленно опустилась на скамью. В мешке сидел ее сынок Феденька…

Глава 10

Феденька смотрел на Прасковью испуганными, полными слез глазами. А потом взгляд его упал на страшного великана, сидящего на полу. Этот великан выкрал его из родного дома, отнял у отца и матери, посадил в мешок и приволок в лес. Зачем? Чтобы съесть? Точно, чтоб съесть, так всегда в сказках бывает… Лицо мальчика тут же скривилось от страха, он громко и отчаянно заплакал.

– Феденька, сыночек мой! Не бойся, миленький! Ты что же, маму не узнал? – прошептала Прасковья, протягивая руки к сыну.

Но мальчик не слышал ее. Лицо его покраснело от слез, он отталкивал от себя руки Прасковьи, а потом и вовсе залез от страха под лавку, забился в угол и притих. Лишь время от времени до Прасковьи доносились его протяжные, горестные всхлипывания.

Придерживая обеими руками большой живот, она кое-как опустилась на колени и заглянула под лавку.

– Феденька, иди ко мне! Это же я, твоя мама! – сказала она, прикоснувшись рукой к плечу мальчика.

– Не пойду, не пойду! – всхлипнул мальчик, – ты не моя мама!

Прасковья глубоко вздохнула, чтобы успокоиться. Сердце ее обливалось кровью и разрывалось от боли. Родной сыночек, ее кровиночка, говорил ей такие жестокие слова. А она ведь так сильно любила его!

– Феденька… Я твоя мама. Ты, наверное, просто позабыл меня? Но ты вспомнишь! Обязательно вспомнишь! – прошептала Прасковья, – Я невыносимо истосковалась по тебе!

– Я хочу домой! – снова заплакал мальчик, – ты не мама! Моя мама осталась дома, а ты, наверное, ведьма лесная или лешачиха, которая детей ест!

– Да что ты, Феденька! – Прасковья задохнулась и покраснела от волнения, – Помнишь ли, мальчик мой, как мы с тобой вместе пирожки пекли? Счастливый-то пирожок с сахарком внутри помнишь? Он всегда тебе попадался! Помнишь, как кур вместе ходили кормить? Слепую-то нашу курицу Серку помнишь? Она самые крупные яйца несла, с двумя желтышами. А как купались с тобой на заросшем прудике – помнишь? Воды-то ты, однажды, сильно нахлебался, зато плавать в тот же день научился!

Мальчик затих и посмотрел на Прасковью. Губы ее задрожали, и она сама тихо всхлипнула. А потом вытерла лицо ладонями и заговорила: