Клиника Сперанского

— Которую тебе Семен Адамыч подарил. Дударев, рядом с «Динамо». Помнишь?

— Это ты, мент? — озлобленным баском сказал парень. — Опять на пушку берешь?

Про мента это он вовремя вспомнил, к месту, теперь ори не ори — толку не будет, такие же менты и подойдут, а кому они будут помогать — тоже ясно, своему.

— Давай, давай, шевели извилинами, — наседал Новиков. — Что в ней было, ну-ка? Кому передал?

И вдруг ясно, будто наяву, увидел эту старинную коричневую папку с облезшим золотым замочком. Увидел глазами паренька, которого сейчас мертво держал за локоть, точно влез ему в голову. Вот папка эта ложится на коричневые от загара колени, грязные, в цыпках, пальцы открывают замочек. Внутри исписанные листы бумаги и больше ничего. Всего три листа, на переднем справа вверху рукой Дударева написано: «Начальнику особого отдела ФСБ Сапрыкину О.П.», а далее текст: «На Ваш запрос относительно г. Лопатина В.В. могу сообщить следующее…» Загорелый в цыпках и ссадинах руки резко захлопывают папку, и на этом всё прерывается.

Тогда, летом, удрав от Новикова, пацан сел на первую попавшуюся скамейку и открыл папку, пытаясь найти в ней что-нибудь ценное, но не нашел.

— Выки…, — начал было парень, но Новиков перебил его:

— Спокойно, пацан. Значит, ты сел на скамеечку, открыл папку, а в ней три исписанных листа и больше ничего. Куда ты её дел?

— Я же говорю — выкинул, — сказал парнишка, дико посмотрев на него. — Откуда знаешь, что там было?

— От тебя. Вспоминай теперь, как её выкинул.

Пацан вдруг задергался с невероятной силой, зашипел: «Ты такой же гад, как они. Сволочь ты паскудная, а не мент». Повалился на пол, всем весом повисая на руке Новикова, одновременно в памяти его на короткую секунду возник незнакомый тип с гадкой ухмылочкой, а из-за плеча типа вдруг выглянул Шубенкин.

— Ну и валяйся, — сказал Новиков, отпуская.

Быстро пошел прочь к эскалатору, чувствуя на себе осуждающие взгляды прохожих, которые всё поняли превратно. Впрочем, а как всё это можно понять, когда взрослый мужчина принародно пристает к подростку, потом, получив отказ, уходит? Только так, превратно, и можно.

Интересная история, подумал он, садясь в последний вагон, который на «Чистых прудах» останавливался напротив выхода в город. Значит, Дударев врал? Мне голубую папочку, в которой одни общие места, а Сапрыкину другую — с учетом того, что я всего лишь следователь, от которого можно отмахнуться, а Сапрыкин — начальник, страшный человек с правом посадить в каталажку и там отбить почки. Знать бы тогда, что в этой папке, глядишь — и дело было бы закрыто. Но, с другой стороны, Олег Павлович Сапрыкин тоже получил дулю, папочка-то ушла к Жабьеву. Любопытно, а кто из них главнее: Жабьев или Шубенкин?

Он улыбнулся, вспомнив, кто он теперь такой, и как странно перемешался в нем чекист с зеленым братом, потом, когда чекист пересилил, он сказал себе: «Что такое какой-то несчастный полиграф, когда можешь запросто читать чужие мысли? Вот это подарок так подарок. А главное — нету больше выматывающего душу диктатора, от которого никуда не спрячешься, хоть голову в петлю».

Поезд остановился, и он быстро, в числе первых, пошагал на своих ходулях к эскалатору, ни о чем пока не думая, но когда очутился на Чистопрудном Бульваре, попробовал остановить картинку, увиденную глазами паренька с цыпками. Итак, верхний лист, другие прочесть будет невозможно, так как уголо зрения слишком мал. Адресация идет четко, начало текста тоже приемлемо, а вот дальше, как ни пытайся, сплошное молоко. Ну, не прочитал пацан эту галиматью, не интересно ему было, даже глаза не положил, тогда бы хоть что-то отобразилось в подсознании.

И всё равно, телепатия — это классно. Антинаучно, схоластично, но здорово.

К этой однокомнатной квартире в десяти минутах ходьбы от метро он привык, да и цена 400 баксов в месяц устраивала. На прошлой неделе хозяин рыпнулся было накинуть 20 зеленых, но Новиков пообещал съехать, и он тут же отстал. Отдельная-то она отдельная, но потолок в ванной в разводах, на кухне обои отошли и трещат, угрожая отвалиться, линолеум на полу протерт до дыр, под окнами вечно газуют машины, а этаж второй — нюхай, друг, к тому же из вентиляции такое амбре, будто там живет мумия. Не фонтан. Но Андрея эта тридцатиметровая квартирка устраивала, как-то он здесь обжился, притерся, принюхался и думал порой о ней, как о родном уголке…

Сразу после ужина, оторвав от новостей по НТВ, позвонил Константин Борисович.

— Завтра хороним Тараса, — напомнил он. — Выбили место на Ваганьковском, поэтому получилось с задержкой, но лучше поздно, чем никогда. Верно, парень?

— Откуда вынос? — спросил Новиков, которому стало стыдно, что за общим бедламом он забыл про Тараса.

— Ждите на месте, сами привезем, — сказал КБ. — Тетю Фросю озадачь, что будет десять человек, самых близких.

— Десять человек, — повторил Новиков. — Будет сделано, Константин Борисович.

— Экий ты угодливый, аж тошно, — заметил КБ.

— Вежливый, Константин Борисович, — вежливый, — поправил его Новиков. — Это разные вещи.