Клиника Сперанского

— Ладно, — «смилостивился» Гуцало. — Для начала скажите, кто является истинным хозяином вашего казино?

— Их как бы много, совокупность, так сказать, — залопотал лысый, бегая глазами. — Я не знаю конкретно, меня уволят…

— Чинит препятствия, — буднично заявил Плетнёв. — Машину вызывать?

— Не надо машину, я скажу, — прошептал лысый, купившись на провокацию с какой-то несуществующей машиной. — Это некто Фадеев Василий Гордеевич из Пензы.

Гуцало удовлетворенно кивнул, Плетнёв записал.

— Следующий вопрос, — сказал Гуцало. — Ваше заведение посещает то ли бомж, то ли нищий, которого все называют Лукич. Что за фрукт?

— Вот те крест, не знаю, — ответил лысый, и видно было, что не врет. — Но есть у нас такой администратор в зале — Сеня, э-э, Семен Эдуардович Вахштейн, он знает всех.

— Позовите, — велел Гуцало, проследив, чтобы Егор записал и этого жучка.

— Не могу, будет после обеда, — сказал лысый. — Свой адрес и телефон он тщательно скрывает, но мы полагаем, что он живет в коммуналке.

— Работает в казино и живет в коммуналке? — удивился Гуцало. — С чего бы это?

— Жмот, — объяснил лысый. — Специально развелся с неработающей женой, чтобы оставить ей квартиру и не платить налоги. Да вы сами видите, он приходит к трем.

— Ладно, — сказал Гуцало, вставая. — Как вас величать, драгоценный вы наш?

— Рындин, — ответил лысый. — Николай Николаевич.

— О нашем разговоре, дражайший Николай Николаевич, никому ни слова, — предупредил Гуцало, вставая. — Мы вернемся в три, и вы пригласите к себе гражданина Вахштейна…

До трех они болтались по стылому городу, над которым нависло серое скучное осеннее небо, потом, перекусив в чебуречной на Солянке, вернулись в казино.

Разумеется, Сеня не ждал от милейшего Рындина такой свиньи: пригласил к себе таким тоном, будто коньяк уже налит, а вместо этого, здрасьте пожалуйста, в кабинете ждут два несимпатичных комитетчика, которых хлебом не корми — дай поизмываться над бедным евреем.

— Семен Эдуардович Вахштейн? — сказал один из них с неприятным лицом затренированного спортсмена и дурацкой фамилией Гуцало. — Давно служите в этом замечательном заведении?

— В казино? — уточнил Вахштейн. — Как открылось, так и служу.

— Дорожите своей работой?

— Кто же в наше время не дорожит работой? — пробормотал Вахштейн. — Разумеется, дорожу. А в чем дело?

Тут он кинул на Рындина этакий выразительный взгляд — дескать, что же ты, Николай Николаевич?

— А раз дорожите, значит, врать не будете, — сказал Гуцало. — Так ведь?

Вахштейн пожал плечами и ответил:

— Откуда я знаю, что вы будете спрашивать?

— Тут к вам, говорят, заходит некий гражданин по отчеству Лукич, — сказал Гуцало. — Впрочем, может это и фамилия. Знаете такого?

«Что он крутит? — неприязненно подумал Рындин. — Мне так вопросы в лоб, а какому-то Сене крутит и крутит».

— Лукич? — переспросил Вахштейн, делая вид, что думает. — Нет, извините, что-то не припомню такого.

— А если подумать? — сказал Гуцало. — То ли бомж, то ли нищий. Ну, Семен Эдуардович? Вы же тут всех знаете.

— Нет, этого не знаю, — твердо ответил Вахштейн.

Гуцало понимающе покивал — ну, что ж, мол, не знаете, так не знаете, и вдруг заорал:

— А Тараса ты, паскуденок, знаешь? Андрюху Новикова знаешь? Этот Лукич пас обоих в этом твоем вонючем казино, а потом пристрелил Тараса, как бродячую собаку. Будем говорить или будем в Муму играть?

— Честное слово, — залопотал Сеня. — Я-то здесь при чем? Тараса знаю, а какого-то Лукича…

— Понятно, — зловеще сказал Гуцало. — Покрываешь. Пособник, потому и покрываешь. Лукич спер выигрыш Тараса, и вы его на пару поделили. Ну, что, Семен Эдуардович, придется…

— Постойте, постойте, — заторопился Вахштейн. — Вы имеете в виду тот вечер, когда этот второй, Новиков, избил нашу охрану? Теперь я понимаю, какого Лукича вы имеете в виду. Значит, Лукич? Пусть будет так.

— Это уже теплее, — сказал Гуцало. — Он здесь часто бывает?

— С того самого вечера не бывает.

— Где его найти?

— Откуда ж я знаю?

Гуцало с Плетнёвым переглянулись, а Рындин произнес:

— Скажи, Сеня, лучше будет.

«Вот гнида, а еще друг называется», — подумал Вахштейн и этак неуверенно, будто вспоминая что-то давно и основательно забытое, сказал:

— Вертится у меня один адресок, не знаю только — тот ли. Улица Марии Ульяновой, дом…

Гуцало с Плетнёвым вновь переглянулись, на сей раз с большим недоумением. В доме этом преступный элемент Жабьев в совокупности с бандитом Шубенкиным и каким-то сексуально озабоченным старикашкой принимали всяких разных дурачков, в том числе и лопоухих комитетчиков, в Добровольческую Армию, которой, говорят, и на свете-то не существует. Экое, помнится, было насилие, прямо-таки надругательство.

— Откуда вам известен этот адрес? — спросил Гуцало.

— Слышал как-то, а память, знаете, профессиональная, — отозвался Вахштейн. — Там, в этом доме, не один Лукич живет, а много всякой другой шушеры, которая у нас в заведении околачивается. И откуда у людей такие деньги? Неужели ж нищие так хорошо зарабатывают?

— А квартиру не помните, Семен Эдуардович? — спросил Гуцало. — Память-то у вас профессиональная, авось и это зацепилось.

— Увы.