— Премного благодарны, — сказал Гуцало, и комитетчики быстро покинули теплое помещение, очутившись на холодной ветреной улице, где уже впору было ходить в пуховиках и теплых ботинках.
Они поспешили к станции метро, а Сеня, проводив их, промелькнувших в окне, хмурым взглядом, процедил:
— Ну, спасибо, Коля. Предупредить не мог?
— Пойман внезапно, как и ты, Сеня — соврал Рындин. — А что ты им больно сказал-то? Ничего особенного и не сказал.
Вместо ответа Вахштейн набрал номер и тихонько произнес в трубку:
— Скоро будут гости. Нет, не менты, хуже. С Лубянки.
Потом, положив трубку, сказал:
— Вот так, Коля, теперь язычок держи за зубами, если хочешь с ним остаться. А за добрый совет с тебя ящик коньяка. И не спорь, не спорь…
Глава 10. Никакой мистики
Кузнецова в кабинете не было, по крайней мере на телефонные звонки он не отвечал, и они поехали на станцию «Проспект Вернадского». По дороге Плетнёв пристал к Гуцало, зачем тот тянул волынку с Сеней, и Гуцало ответил, что подсказала интуиция. Сеня, сказал Гуцало, человек непростой, к тому же нервный, его и нужно раскручивать на понтах. А ежели в лоб, как Рындина, то с перепугу или из гадости наврет такое, что потом без бутылки не разберешься. Мудришь ты что-то, сказал ему Плетнёв, но получилось ловко. Экий ты, братец, ловкач. А то, ответил Гуцало.
Вскоре полупустой электропоезд примчал их на нужную станцию, и Гуцало со своего мобильника опять позвонил Кузнецову, и опять без результата.
— Будем проявлять инициативу, — сказал он. — Пошли, чувак, держи хвост пистолетом.
— Сам держи, — отозвался Плетнёв.
Здесь, на открытом все ветрам широком проспекте, стихия разбушевалась не на шутку. Вроде бы ничего и не предвещало такого безобразия, и получаса не прошло, как они вошли в вестибюль метро, всего-то и было, что чуть-чуть поднялся ветер да похолодало, а тут уже целая буря, и деревья гнутся, и ветки хлещут воздух, норовя сломаться.
К нужному дому они подошли с красными, иссеченными ледяным ветром мордами, дрожа, как цуцики. Жабьевский подъезда был заперт, зато в соседнем дверь была нараспашку и подперта кирпичом, а на тротуаре, ожидая своей очереди, стоял старенький холодильник «Бирюса». Кто-то переезжал, и с лестницы доносился мат-перемат.
Зайдя в подъезд, чекисты позвонили в первую попавшуюся квартиру, им не ответили, хотя там кто-то был, а вот хозяева следующей квартиры оказались не робкого десятка и дверь отворили. Это были два молодых амбала с опухшими небритыми рожами и убийственным перегаром.
— И чо? — спросил один из них. — Где горючее?
Отпихнув его, Гуцало вошел в прихожую, следом за ним вошел и Плетнёв. Тем временем Гуцало отпихнул второго амбала, полезшего драться, и сделал это так ловко, что здоровяк, приложившись затылком к стене, скорчился на полу бесформенным кулем.
— Федя, Вася, — взревел первый, призывая на помощь, и пошел на Гуцало, но тут Плетнёв двинул ему ногой в печень, и он, охнув, сперва согнулся в три погибели, потом повалился на бок.
— Молоток, — одобрил Гуцало.
Из кухни, громко топая, с ножами примчались еще два ломтя, надо думать Федя с Васей, и вдруг один из них чертыхнулся и сказал нетрезвым виноватым голосом:
— Извините, сразу не узнал.
— Эх, Туча, Туча, — укоризненно произнес Гуцало. — Зачем тебе нож? Ты же профессиональный борец.
— Бес попутал, — пробормотал Туча, пряча глаза.
— Так ты кто: Федя или Вася? — спросил Гуцало, забирая у них ножи. — Ты что, Олежек, паспорт сменил?
— Это мы так, — ответил Туча. — Дурака валяем.
Второй ломоть, до этого хмуро молчавший, ухмыльнулся и хрипло сказал:
— В индейцев играем.
Ага, ага, разговорился, раззявил пасть, значит, и дальше молчать не будет, а ежели ему в пасть эту, в лохань смердящую, влить еще стакан, молоть будет так, что не остановишь. Про Тучу сомнений нет, Туча и так чувствует себя виноватым, значит выболтает всё, что знает.
— На кухне сидите? — сказал Гуцало. — Что ж, пошли на кухню. Кто здесь хозяин?
— Вон, — Туча показал на амбала, которого уложил Плетнёв.
— Ладно, очухаются — сами придут, — сказал Гуцало. — Про ножи будет забыто, если вы, ребятишки, расскажете нам следующее…