Клиника Сперанского

Жабьев подошел, сел рядом. Трусы на нем были обтягивающие, в цветочек, и, между прочим, был он пареньком весьма мускулистым. Имел шрамы на животе и почему-то спине.

— Ну, что придумали, мироеды? — ласково спросил Новиков. — Когда начнете вивисекцию?

— Да ладно, — хмуровато ответил Жабьев. — Кончайте издеваться.

— Что так? — Новиков встал, узрел орехи на лещине и ухмыльнулся: — Не наврал, пацан. Я думал — брешет.

— Ну, мужики, — раздалось из-под кустов. — Имейте совесть.

— Вставай, Юрок, — сказал Новиков. — Сейчас господин Жабьев объяснит причину своей мерихлюндии.

— Куда это нас угораздило? — пробормотал Кузнецов, поворачиваясь на бок.

— Так и не поняли? — спросил Жабьев, после чего поднял камушек и швырнул в озеро.

Пролетев метров пять, камень с глухим стуком ударил во что-то невидимое, срикошетил и, булькнув, под углом ушел в воду. «Не доплыл», — имея в виду себя, пробормотал Егор.

— Дом номер тринадцать о четырнадцати этажах по Газетному переулку, — сказал Жабьев. — А вы думали — Анапа?

И ровным бесстрастным голосом объяснил, что изолятор — это не просто место заточения, а прежде всего лаборатория, в которой всесторонне изучаются помещенные в неё организмы. Погодные условия при этом могут быть благоприятными, а могут быть и неблагоприятными. Песок, вода, сосны, даже орехи на лещине хоть и воссозданы искусственным путем, но ничем не отличаются от настоящих, то есть это не бутафория на съемочной площадке. Разумеется, в основе всего — оптическая иллюзия, но до такой иллюзии даже Голливуду с его триллионами расти и расти. После изолятора, буднично добавил он, неизбежна трансформация. Комитетчики насторожились.

— В каком смысле трансформация? — встрепенулся Кузнецов, который до этого сладко позевывал.

— Пересадки, доработки, пластические операции, то есть изменение качества организма и внешности, — ответил Жабьев. — Это уже сделает Анохин в клинике Сперанского.

— Очень интересно, — сказал Новиков. — А почему красавчику не сделают трансформацию? Он же тут самый главный?

Жабьев подмигнул, дескать — хочешь выведать побольше, так изволь, я тебе отвечу, хотя вряд ли тебе это пригодится.

— Его степенство не хочет лечиться в клинике, хочет жить без протезов и чипов, так мозги лучше шурупят, — сказал Жабьев. — Трансформация изменит его тело, его наклонности, его образ мыслей. Сейчас он одно целое с суперкомпьютером, а после трансформации потянет к плотским утехам, к ублажению утробы, к зрелищам и оргиям. Какой уж там супермозг, какие цели и задачи? Ожирение и смерть от какого-нибудь глупого СПИДа.

— Клиника Сперанского, клиника Сперанского, — в раздумье произнес Новиков. — Не та ли это, что рядом с институтом Склифосовского?

— Нет, это рядом с институтом Курчатова, — любезно отозвался Жабьев. — Поистине, лучшая клиника в мире. Там могут оживить мертвого и сделать его работоспособным. Что вы так на меня смотрите, Андрей Петрович? Я говорю про себя. Думаете, эти шрамы нарисованы фломастером?

— А что же тогда Башкиров, Лукич? — спросил Новиков. — Оживили бы лучше их, а нас отпустили восвояси. Или я что-то не понимаю?

— Не, ну правда, — ввернул Егор.

— Я был разрушен не до такой степени, — сказал Жабьев. — Не забывайте, что их убивали не простые люди, а Зеленые Братья, которые знают энергетические центры, как свои пять пальцев.

— Не знаю я энергетических центров, — возразил Егор. — Палил наугад.

— Наугад-то наугад, но точно по центрам, — произнес Жабьев. — Уж поверьте мне, юноша, я трупы исследовал тщательнейшим образом. Как видите, я отвечаю на все ваши вопросы, хотя и гад.

— Не будем отвлекаться, — сказал Новиков. — Мы всё как-то проходим мимо главного вопроса. Почему вы тут вместе с нами? Вас тоже ждет трансформация, любезнейший?

Жабьев кивнул.

— Любопытно, за что?

— С Башкировым прокололся, однако, — ответил Жабьев. — А главное, позволил вам, Андрей Петрович, надругаться над блистательным Маркелом Ромуальдовичем. Никто и никогда не видел его в панталонах с памперсами.

Странное дело, человек этот, палач и душитель, всё больше и больше начинал нравиться Новикову. Всегда ровен, из берегов не выходит, а главное — уже наговорил столько, что поневоле призадумаешься, а не переметнулся ли он к нашим, чуя, что земля горит под ногами? Или это какая-то игра? Помнится, совсем недавно Егор тоже вел хитрую игру, вроде бы предал, но вроде бы и не придавал, поскольку вывел напрямую на хромого, однако больше всё-таки предал и тем не менее наравне со всеми ожидает трансформации. То есть, привилегий-то никаких.

— За вами, Зеленые Братцы, не уследил, — продолжил между тем Жабьев перечислять свои проколы. — Чекисты в вас пересилили, то есть профессиональная закваска оказалась крепче магического зелья. А так не должно быть. И еще одно «но», которое, пожалуй, поважнее надругательства будет. Мы начали стремительно терять потенциал. Башкиров с Лукичом и Мефодичем превратились в алкоголиков, Аскольд вырождается в злостного убийцу, а меня тянет пофилософствовать и повыть на луну. Есть, есть какой-то подводный камень во всей этой идее.