На Хиззаце, как успел заметить маэстро, женщины делились на страшно красивых и просто страшных. Эта была из вторых, но считала себя первой. Завернутая в прорву шелка — алого, лазурного и желтого — инспекторша колыхалась, словно желейный пудинг. Некоторым нравится, подумал Диего. Мигель, тот вообще не признавал шлюх весом меньше шестимесячного теленка.
— Когда мне прийти за удостоверением?
Инспекторша облизнулась:
— Вечером. После шести.
— Рабочий день, — осторожно напомнил Диего. Ему казалось, что он спит и видит сон: кошмар или праздник, не разберешь. — У вас на входе табличка. Там написано: «Рабочий день с десяти утра до шести вечера».
Он помолчал и добавил, сам не зная зачем:
— Ноль-ноль.
— Это в спорте «ноль-ноль», — инспекторша колыхнула грудью. Шелк плеснул искрами, заволновался. — Когда ничья. А рабочий день, он до восемнадцати. Тут ты прав, дружок. Приходи в семь, я успею принять душ. Заодно и корочку свою заберешь.
— Сеньорита…
— Сеньора. Сеньора Чахая Ирам. Можно просто Чахая.
— Вдова? Мои соболезнования…
— Почему вдова? Ну ты, дружок, и юморист!
— Так ваш муж жив?
— Мой муж нас всех переживет. Это такая сволочь…
— Как же вы…
— При живом-то муже? — перебила его инспекторша. Глаза ее сверкнули насмешкой: пара черных маслин. — Дружок, ты откуда взялся? Из Морального Легиона? Приходи, все будет на высшем уровне. Если хочешь, могу и мужа позвать. Он любит чернявых. Ну что ты моргаешь? Здесь Хиззац, здесь пляшут.
Здесь пляшут, мысленно повторил Диего. Он уже привык к этой идиоме. Сжился с ней, как с любимой мозолью. Таксисты, портье, уличные разносчики, торговцы жареной рыбой, мальчишки с верфей, жулики и миссионеры — все к месту и не к месту, поперек брани, рекламы или проповеди, вставляли: «Здесь Хиззац, здесь пляшут!»
— А если я не приду?
— Тогда завтра, с утра. Заберешь удостоверение, и чеши яйца.
Черт возьми, выругался Диего. Вульгарность инспекторши бесила его. Плюнуть и уйти? И далеко ты, дружок, уйдешь без статуса беженца?
— Вы мне выдадите мой документ?
— С утра? Выдам, конечно.
— А как же…
— Что ж я, зверь? Я не зверь, а ты дурак…
— У меня есть невеста, — сказал Диего и понял, что краснеет.
— Дважды дурак, — инспекторша пожала могучими плечами. — Невеста у него! Ну и приходил бы с невестой… Слушай, может, ты импотент?
Потертые ножны рапиры хлопали по крупу гнедого в такт размашистой иноходи. Диего поправил перевязь: случалось, лошади от таких похлопываний нервничали, не понимая, чего от них хочет всадник. Нисколько не сбившись с шага, гнедой скосил на седока влажный темный глаз — с благодарностью, как почудилось Пералю.
— Подтяни-и-ись! — донеслось спереди.
Диего пришпорил жеребца, выполняя приказ — раньше, чем до него дошла вся невозможность происходящего. Пылающие змеи вгрызаются в плоть, в мозг, в душу. Горит Карни, горят бесы, высвобождая из-под безобидной личины инопланетян свою истинную сущность. Ослепительные лучи соединяют людей — людей?! — в сатанинскую пентаграмму. Разверзаются небеса, чернее смертного греха; колючие огни прыгают навстречу…
Что было дальше?
Дальше — скачка. Десять всадников под мерцающим небом, сплетенным из радуг. Каменистая степь под копытами. Жухлое разнотравье, редкие кусты можжевельника, семейство пиний. Точь-в-точь окрестности Даламара, где Диего довелось нюхнуть пороху. Так и кажется: вот-вот впереди поднимутся угрюмые крепостные стены, а за ними — ослепительная белизна дворцовых построек, лазурь и золото храмовых куполов…
Вместо крепости на горизонте проступила цепочка пологих холмов. Диего оглянулся. Позади таяли в туманной дымке горные пики, за ними полыхал багровый закат. Неужели так выглядит преисподняя? Или это ее преддверие?!
«Где мы? — кричала душа маэстро. — Что вы с нами сделали, чертово семя?!»
— Мы в космосе!
Теперь они скакали бок о бок: Диего на гнедом жеребце — и Карни на белой кобылице, в дамском седле.
— В космосе? — он взмахнул рукой. — Это космос?!
Жест вобрал в себя все: цепь холмов, степь, отряд всадников. В ответ донья Энкарна рассмеялась, счастливая как ребенок. На ней было дорожное платье, хорошо знакомое Диего, и те украшения, что девушка надела на себя, следуя совету рыжего толстяка. Космос, значит? Господи, помилуй! Бесы свели Карни с ума!
— Да, мой ястреб! Мы летим в колланте!
— Летим?
— О да!
— Прикажешь мне не верить своим глазам?
— То, что ты видишь — галлюцинативный комплекс. Вторичный эффект Вейса. Я читала о нем в энциклопедии.
— Дьявольское наваждение?!
— Дьявол тут ни при чем, сеньор Пераль.
С другой стороны к Диего подъехал гематр на вороном коне. Три лошади шли голова к голове, держа строй, как на параде. Этого не могло быть: мастер-сержант Пераль никогда не ходил в конном строю. А уж Карни — и подавно… Мысли соскальзывали на вещи привычные и понятные, пытаясь оградить рассудок от подступающего безумия. С упрямством смертника, просто-таки мечтающего о петле и эшафоте, Диего заставил себя вернуться к разговору — Господи помилуй! — разговору с бесом о непричастности дьявола к дьявольским козням.