Клинки Ойкумены

— Бо́льшей своей частью, — продолжил банкир нить профессорских рассуждений, — этот мультиорганизм пребывает в галлюцинативном комплексе. Значит, помпилианцы уходят под шелуху намного чаще, чем в двух упомянутых случаях. Это происходит во время каждого энергетического акта. Считай, вся жизнь рабовладельца проходит под шелухой. Но для личности помпилианца это происходит неосознанно. Блокируется его же восприятием мира…

— Вот именно! Мы не в силах представить себе господина и рабов, как цельность. Мы вертимся карасем на сковородке, лишь бы не признать очевидное. Но и сам помпилианец не в состоянии это сделать! Вы же знаете их отношение к собственным рабам. Разделение — системная ошибка. Убери ее, и система рассыплется. Теперь вы понимаете, о чем я?

— Карась на сковородке, — повторил банкир. — Хороший образ, спасибо. Я запомню. Можно еще пример, Адольф?

— Сотню! Тыщу! Ну вот хотя бы… — сев на любимого конька, профессор заметно оживился. — Мы знаем, что во время клеймения помпилианец увлекает человека, которого наметил себе в рабы, под шелуху. Увлекает насильно, против воли еще свободной личности. Фиксируем: помпилианец способен утащить под шелуху кого угодно, не спрашивая особого разрешения. Став же членом колланта, помпилианец теряет эту возможность. Он больше не способен удерживать прежних рабов и создавать новых. Так?

— Так, — кивнул Лука Шармаль. — Это подтверждается фактами.

— Нет! Не так! Системная ошибка!

— Где вы видите ошибку, Адольф?

— Помпилианец-коллантарий кастрируется природой в смысле утраты клейма. Это факт. Но кастрация имеет место лишь в малом теле, в плотском облике, дарованном от рождения. В большом, волновом теле — в коллективном антисе! — помпилианец служит связующим центром колланта. То есть, в принципе его клеймо работает — в режиме специфическом, но вполне помпилианском. Фиксируем: клеймо перестает работать в малом теле, но работает в большом. Ну же! Поразите меня гематрийской проницательностью!

— К чему вы клоните?

— Никто, — профессор наклонился вперед. Губы его дрожали от возбуждения, — никто и никогда не проверял, как работает клеймо помпилианца, если сам помпилианец находится в большом теле, а объект приложения клейма — в малом. Я говорю не о коллантариях, тут все ясно. Я говорю о случайном, постороннем человеке. Приложите к нему клеймо помпилианца в момент формирования колланта — вдруг мы узнаем много интересного?

Штильнер оказался прав. Банкир Лука Шармаль и впрямь узнал много интересного, но это случилось позже. Интерес довольно быстро превратился в выгоду, как всегда бывает с разумным интересом. К счастью, профессор утром уже не помнил о вчерашних рассуждениях. А может, помнил, но Адольфу Штильнеру, доктору теоретической космобестиологии, не впервой было разбрасываться фейерверком гипотез — и равнодушно смотреть, как огни гаснут, не долетев до земли. Образ фейерверка банкир сконструировал в два приема: про собственно фейерверк — сам, про гаснущие в полете огни — при помощи Джессики, когда внучка на каникулах прилетела к деду на Китту. Так или иначе, десятую часть прибыли, едва дело оформилось организационно и финансово, банкир со всей добросовестностью переводил на счет центра «Грядущее», где трудился Штильнер — в качестве благотворительного нецелевого взноса.

— Мар Шармаль?

Запрос охраны вернул банкира из прошлого в настоящее.

— Слушаю.

— Мар Фриш прибыл. Вы хотите его видеть?

— Да.

Сто четыре секунды Лука Шармаль следил, как микрокар едет к беседке от ворот. В ка́ре, одетый по-дорожному, сидел Гиль Фриш, он же объект Заноза — член одного из трех особых коллантов, принадлежавших банкиру. На сто пятой секунде Фриш шагнул в беседку.

— Здравствуйте, мар Шармаль.

— Здравствуйте, мар Фриш. Мне доложили, вы прибыли в компании?

— Со мной Спурий Децим Пробус и его туземец. Они хотели сопровождать меня на вашу виллу, но им настоятельно предложили остаться в отеле. Они недовольны.

— Я тоже недоволен. Это правда, что ваш коллант взял пассажира в самостоятельном порядке?

— Да, мар Шармаль.

— Кто был инициатором перевозки?

— Я.

— Причина?

— Центр не запрещал нам самодеятельность.

— Центр, мар Фриш, это я. А вы должны знать, что я — не сторонник прямых запретов. Я предпочитаю людей, способных предвидеть последствия заранее. Итак, причина?

— Пассажир спас мне жизнь.

— Ваши поступки диктуются эмоциями? Я удивлен.

— Удивление идет на пользу таким, как мы. Рад, что сумел оказаться вам полезным, мар Шармаль. Чем могу служить еще?

— Присаживайтесь, мар Фриш. Я хочу знать подробности.

В устах Луки Шармаля слово «подробности» означало «все». Художественный образ в обоих случаях; лекарство для гематрийского рассудка. Личный врач рекомендовал банкиру по вечерам, перед сном, читать пьесы, в особенности — комедии Луиса Пераля. Это было невыразимо скучно, но банкир читал.

Он всегда выполнял рекомендации врача.

Контрапункт Из пьесы Луиса Пераля «Колесницы судьбы»

Федерико: