Кто-то третий. Женский смех за кадром.
Дальше шел дополнительный фрагмент записи, но Вибий уже услышал главное. «
— Твою мать! — охнул унтер-центурион Вибий.
Варвар мог пересказывать чужие слова. Или эпизод из сценария, как предположил пузырь. Это могло оказаться розыгрышем, голой пустышкой — даже в сочетании с первичным сигналом насчет «пассажирского колланта». Тем не менее… Комиссия по распределению не ошиблась, направляя Криспа Сабина Вибия в ЦУСБ Помпилии. При массе явных недостатков у молодого офицера имелся нюх, он же интуиция; говоря попросту — чувствительная задница.
Через шестнадцать минут срочный рапорт унтер-центуриона Вибия ушел наверх по инстанциям, а именно — к начальнику отдела обер-манипулярию Мафенасу. Двадцать одну минуту спустя рапорт был переслан в штаб-канцелярию. Сообщение высветилось в сфере компьютера штандарт-вексиллярия Ларция, ответственного секретаря канцелярии.
— Твою мать! — ахнул штандарт-вексиллярий Ларций.
Еще двадцать семь минут, и рапорт поступил в коммуникатор спецсвязи манипулярия Марка Кая Тумидуса. В данный момент манипулярий Тумидус временно замещал ушедшего в отпуск легата Мамерка, личного секретаря главы службы имперской безопасности Помпилии.
— Скажи: «Я тебя люблю!»
— Не скажу.
— Скажи: «Ты сводишь меня с ума!»
— Не скажу.
— Скажи: «Я — чурбан! Я — тупое бесчувственное бревно!»
— Не скажу.
— Почему?
— Не хочу хвастаться. Дитя мое, тебе не кажется, что бревно — не слишком оскорбительный оборот для мужчины? В определенном смысле, даже комплимент.
— Скажи: «Я — твой ястреб!»
— Ни за что.
— Вот и про дитя не говори! Слышишь?
— Перестань на мне прыгать. Ты сломаешь мне ребра…
— Твоими ребрами цитадель укреплять…
Дождь обходит бунгало дозором. Дождь приплясывает, семенит паучьими лапками. Еще не сезон, и это не дождь в местном понимании — так, фон, шелест, шепот. Все вымокло: трава, листья, перила. Влага пропитывает стены насквозь. Влажные руки, ноги, лица. Ступни, ладони, бедра, плечи. Грудь, ямочка между ключицами. Живот, темная впадина пупка. Влажные, влажные; язык заплетается, звуки теряются, меняются местами: важные, отважные, тревожные.
Впрочем, дождь здесь ни при чем.
— Скажи: «Я — глупый мальчишка!»
— Я — старый боевой конь.
— А кто стесняется раздеваться при свете? Кто укрывается простыней, когда я зажигаю свет? Да-да, простыней! До самого колючего подбородка! Кто вчера обозвал скромную девушку развратной кошкой?!
— Кто этот негодяй? Кто сей гнусный оскорбитель?!
— Вот-вот! Кто же он?
— Кем бы он ни был, я вызову его на дуэль. Я проткну его рапирой от… Короче, от и до. Ты знаешь, как я его проткну? Это будет… о, это будет вообще…
— Опять стесняешься! Мамочки, он покраснел! Солдатик, в армии ты тоже был кружевным тютей? Или сквернословил, как сто чертей? Ну, выругайся! Ну, пожалуйста!
— Сейчас кому-то зададут трепку.
— Ну задай!
— Отдохну и задам. Ты меня заездила. Я — дряхлый старикашка. Ветеран-инвалид. Из меня песок сыплется. Дуэль? Мне и рапиры-то не поднять…
— Я! Я подниму!
— Карни, убери клинок в ножны. И поставь рапиру на место.
— Я буду сражаться за тебя! О, мой дряхлый ветеран…
— Прекрати. Здесь тесно, ты отрежешь мне…
— Ой!
— Поранилась?
— Да. Видишь?
— Это смертельно. Говорю, как знаток.
— Я умру. Я уже умираю.
— Иди сюда, я поцелую рану, и ты воскреснешь для новых битв.
— Лишь бы ты воскрес, мой ястреб. А то лежишь, как дубовый комплимент… Я зажгу свет, ладно? У меня есть спрей-антисептик. Он и кровь останавливает…
— А поцеловать?
— Потом. Тебе нравится вкус спрея?
— Очень.
— Опять? Ты опять?!
— Что?
— Укрываешься? Будто я тебя не видела!
— Мне зябко.
— От света?
— От сквозняков.
— Скажи честно: ты смущаешься, когда ты нагишом!
— Не скажу.
— Почему? Ну признайся, мне будет приятно…