Клинки у трона

Стоя на берегу и глядя на пылающий мост, я только сейчас поверил, что мы действительно выбрались. Впереди у империи войск не было. Почти все боеспособные отряды отозвали, ещё когда мы вторглись сюда во главе с Ауредием. Спеша собрать силы для отпора, имперский командующий опустошил почти все гарнизоны, которым непосредственно не угрожали. Поэтому мы шли, не встречая никакого отпора. Мы проходили мимо богатых деревень и небольших городков, которые спешили открыть ворота перед нами, не рискуя оказать сопротивления. Я строжайше запретил грабежи и мародёрство. Пришлось даже повесить двоих рогнарских полковников, которые в одной из деревень слишком злоупотребили своими правами победителей. Ауредий сопротивлялся этому решению яростно, но я настоял на жёстком приговоре. Известие об этом вмиг распространилось по округе, и теперь люди знали, что за нужные нам вещи мы расплачиваемся, дисциплина в войске поддерживалась суровая, и не возникало никаких инцидентов. А если и случались, то разбирательство шло беспристрастно, и никакие заслуги не могли спасти негодяя, если его вина доказывалась.

— Не кажется ли тебе, что ты действуешь немного жёстко? — поинтересовался у меня Герхардт после казни двух рогнарских полковников. — Всё-таки они люди знатные.

— Плевать. Они убили дочь крестьянина, сначала поиздевались над ней, а потом убили. И лучше проявить жёсткость сейчас, чтобы все поняли, что перед законом все равны, чем пожинать плоды жалости потом.

— Я не говорю, что ты не прав, но ни Ауредий, ни рогнарские полковники тебе этого не простят. Ты ведь мог бы просто вызвать их на поединок.

— Это было бы то же убийство. У них не было шансов даже вдвоём.

— Именно, но зато ты не нажил бы столько врагов. Поединок чести — это понятно для всех и даже почётно, в отличие от петли.

— Именно, Герхардт. Именно. А я вовсе не хотел, чтобы они сохранили честь. Все должны понять, что преступник умрёт как преступник и никакого снисхождения к нему не будет. А что касается вражды Ауредия… переживу.

— Он очень влиятельная фигура при дворе.

— Плевать.

— А зря. Энинг, ты всё-таки большой максималист. Ты хочешь либо всё, либо ничего. Это не самое мудрое правило. Научись компромиссам.

— Может и научусь, со временем.

— Если доживёшь, — шёпотом заметил Герхардт, чтобы я не услышал. Но я услышал.

В последнее время, когда стало уже понятно, что мы спаслись, я постоянно ощущал какую-то непонятную усталость. Утром мне требовалось прилагать огромные усилия, чтобы встать, при этом от усталости я едва не падал. И это при том, что теперь мы двигались неспешно и хорошо отдыхали в пути. Даже дей-ча не помогало. Я едва не падал из седла. Конечно, я старался не показать вида, и, похоже, мне это удалось. Каждый день я заставлял себя беседовать с Угландом, который засыпал меня вопросами, касающимися этого похода. Похоже, он хотел знать даже мои мысли перед каждым боем. Утром я заставлял себя встать и одеться, потом так же заставлял заниматься необходимыми делами. Но с каждым разом делать это было всё сложнее и сложнее. Сложнее стало и скрывать своё состояние от окружающих. К счастью, поход уже подходил к концу, и через десять дней мы вышли к границе Рогнара.

— Ну вот и всё. Дошли. — Я, потеряв контроль над собой, всхлипнул и повалился из седла. Что-то тревожно закричал Герхардт. Ко мне бросилось несколько солдат. Сквозь них протолкался Святополк.

— Энинг, что с тобой? Ты слышишь меня? — Голос пробивался как сквозь вату.

— Слышу, — с трудом сказал я. — Слышу. Просто спать хочу. Устал очень. Вот посплю, и всё будет хорошо.

— Врача!

— Я врач. — Голоса путались, и я не мог различить, какой кому принадлежит. Кто-то щупал мой пульс, что-то ещё делал.

— Ясно.

— Что-нибудь серьёзное? — узнал я встревоженный голос Герхардта.

— Нервное истощение! Я мог бы догадаться и сразу! Я же видел… но он так держался, что ничего нельзя было заподозрить.

— Но от чего это?

— А что вы хотите? Он же ещё ребёнок! Похоже, он всю кампанию провёл на одних нервах. Боюсь, я даже представить не могу, чего она ему стоила!

— Но что делать, доктор?

— Ничего. Он сам должен захотеть поправиться. Понимаете, сейчас подорваны его силы, и он устал настолько, что может просто расхотеть жить. Главное, не дать ему это сделать. Надо заставить его снова полюбить жизнь! Пусть рядом с ним всегда будут люди, которых он любит, может, это заставит его бороться с апатией. Если что-то его заинтересует в жизни, то это его вытащит.

Какие пустяки. Мысли ворочались с трудом. Мне был вообще непонятен этот спор. Как будто есть какая-то разница между жизнью и смертью.

— Но почему сейчас?

— Неужели не ясно? Я же говорю, что он держался только на нервах. Пока поход был не закончен, он цеплялся за жизнь. Он считал, что его долг — довести дело до конца…

— …а сейчас всё закончилось.

— Вот именно.

— Энинг! Энинг! — Знакомый голос. — Егор!

Это имя помогло мне набраться сил, и я увидел заплаканное лицо Рона.

— Егор, очнись.

— Рон, прекрати реветь. Мне что, уже и отдохнуть нельзя?

Склонённый надо мной доктор облегчённо вздохнул.