Клинок эмира. По ту сторону фронта

Убитых обыскали. Забрали документы и оружие. Из железных бидонов бензин вылили на кузова машин.

– Поджигай! – скомандовал Толочко.

Лес и дорога озарились огромными факелами. Партизаны быстро углублялись в лес. Пламя разгоралось все ярче и ярче. Когда группа отошла уже за километр от шоссе, раздался первый взрыв.

– Новогодний салют, – громко сказал Толочко и остановился.

Минуту спустя последовал второй взрыв, третий, четвертый…

– Теперь до утра рваться будут, – сказал Толочко. –

Пошли…

А в это время отряд Веремчука лежал у железнодорожной насыпи, в снегу, в полусотне метров от разъезда.

Партизаны во главе с Добрыниным и Веремчуком прошли за день и часть ночи пятьдесят шесть километров по глубокому снегу. Веремчук отобрал наиболее выносливых бойцов, одел их в маскировочные халаты, захватил с собой шесть ручных пулеметов.

В пять часов ночи отряд вышел к перелеску, от которого до железной дороги было уже недалеко. Оставшееся до разъезда расстояние преодолевали ползком, по-пластунски.

Отряд должен был выполнить две задачи: взорвать железнодорожный мост, находящийся в полукилометре от разъезда, и уничтожить караульную команду, насчитывающую шестьдесят солдат.

Мост охранялся двумя часовыми, сменявшимися через каждые два часа. Команда жила в длинном бревенчатом бараке, единственном помещении на разъезде. Гарнизон здесь прижился крепко и не сменялся ни разу со времени прихода оккупантов. В зону охраны караульной команды входил перегон между двумя станциями протяжением в тридцать километров. Гитлеровцы выставляли на перегоне подвижные патрули, заминировали подходы к железнодорожному полотну, вырубили лес там, где он вплотную подходил к дороге, устраивали засады на тропах и выходах из леса и время от времени предпринимали «проческу»

лесного массива. Они чувствовали себя здесь полными хозяевами.

– Чего это наши молчат? – озабоченно шепнул Веремчук лежавшему рядом с ним Охрименко.

Часть отряда во главе с Рузметовым ушла взрывать мост. Грохот взрыва был условным сигналом для нападения на барак. Все с нетерпением ожидали этого сигнала.

Между тем поднялся и быстро крепчал ветер. Стал падать почти незаметный мелкий снежок.

«Быть бурану, – подумал Веремчук. Его начинало уже беспокоить отсутствие сигнала. Он знал, что прежде чем подорвать мост, надо бесшумно снять часовых. – Что же могло помешать? Может быть, разведчики ошиблись и часовых у моста не два, а больше?»

К Веремчуку бесшумно, почти невидимый на снегу в белом маскировочном халате, подполз комиссар Добрынин. Он набрал пригоршню снега и потер им нос.

По перрону, скрипя огромными эрзац-валенками, укутанный в большой тулуп, прохаживался единственный бодрствующий солдат-часовой.

– Избаловали мы фашистов, – зашептал Добрынин. –

Вот, доверились они одному человеку, спят себе и в ус не дуют.

Партизаны замерли в напряженном ожидании сигнала.

Стволы пулеметов, винтовок, автоматов устремлены на барак, пальцы лежат на спусковых крючках.

Часовой подходит к висящему возле главных дверей барака буферу, снимает с его тарелки кусок железа и колотит: раз, два, три, четыре, пять, шесть.

Звон, подобный колокольному, торжественный и мерный, разносится по лесу.

Вьюга усиливается, и теперь уже слышен посвист гуляющего в лесу ветра. Снег падает все гуще.

И вдруг взрыв. Короткий, издали похожий на треск переломанного надвое дерева. Мгновенная пауза, и резкий голос Веремчука:

– С Новым годом, фашистские мерзавцы! Огонь!

Ливень огня обрушивается на барак.

– Заходи с флангов! – командует Веремчук. – Бросайте бутылки!

Партизаны охватывают разъезд полукольцом, подбираются вплотную к бараку и встают уже без опаски во весь рост. В окна летят бутылки с зажигательной смесью.

Кое-кто из солдат в нижнем белье выскакивает из окон, но тут же падает под пулями.

– Не выпускать ни одного! Гранаты в ход! Окружайте! –

командует командир отряда.

Барак в кольце. Правая сторона его уже горит. Внутри один за другим раздаются грохочущие взрывы – это рвутся противотанковые гранаты. Партизанам теперь не холодно, они разогрелись жарким боем и забыли, что несколько минут назад поеживались и покряхтывали от мороза.

Яркая белая ракета рассыпается трепещущими звездочками в предутреннем воздухе – сигнал отбоя. От моста бегут подрывники. Наиболее отчаянные партизаны выскакивают из пылающего барака с оружием, с какими-то ящиками. Это боевые трофеи.

– Как, товарищ комиссар бригады? – задорно улыбается

Веремчук. Ушанка держится у него на самом затылке.

– Хорошо, Борис. Удачно. Командуй!

– На лыжи! – раздается голос Веремчука.

В полдень сделали первый привал и, усталые, повалились прямо на снег. Веремчук заметил под головой партизана Королева объемистый черный ящик.

– Что это? – спросил он.

– Трофеи, товарищ командир отряда, – ответил Королев, приподнимаясь со снега.

– А что внутри?

– Аккордеон.

– А зачем он тебе понадобился? – поинтересовался

Добрынин. – Тащить такую тяжесть полсотни километров…

Королев усмехнулся.

– Я его, товарищ комиссар, все сто протащу и не пикну.

До войны я играл на аккордеоне и после войны играть буду.