Клинок Тишалла

Чучело зачерпывает из ручья пригоршню воды и обрызгивает мои губы. Потом набирает еще и плещет на лоб – слизь сочится сквозь волосы, окрещая меня скверной, в которую компания превратила истоки Большого Чамбайджена.

Через несколько секунд по нервам моим прокатывается теплая волна присутствия, странное, смутное чувство – словно что-то обнимает, и тискает, и утешает меня изнутри. С ожогов сползают корки, и тотчас же, прямо на глазах, нарастает новая плоть.

Так она подсказывает, что ждать недолго.

Господи, если бы я мог умереть прежде, чем она явится…

Если бы…

Жгучие слезы струятся по моим щекам, и демон склоняется надо мною, собираясь приступить к кормежке.

9

За краем мира мама пела вместе с рекой. Когда Фейт становилось очень страшно, она всегда могла спрятать голову под чудесными шелковыми простынями, и укутаться ими, и закрыть глаза, и отдаться Песне безраздельно. Поначалу, когда тот человек унес ее, а папа разозлился, она ужасно напугалась, но когда река поет у тебя в голове, бояться долго просто нет сил.

Потому что река остается рекой и бояться нечего.

Кроме того, это был чудесный дом, даже больше родного, и стоял он в центре Бостона, в котором Фейт прежде не бывала и которого почти не видела, разве только через окно лимузина гран-маман, но была совершенно уверена, что и Бостон – чудесный город. Она была даже не прочь пожить тут немного. Потому что здесь жило столько народу и все были с ней очень милы и не заставляли убирать за собой одежду или застилать постель. Одна старушка, по имени чернорабочая Добсон, вообще занималась только тем, что ходила за Фейт по пятам и подбирала всякие вещи. Очень милая старушка, только молчаливая очень, зато все время улыбалась и уже один раз подсунула Фейт изумительно вкусную конфету – «шоколадный трюфель» называется.

Мама в Надземном мире трудилась не покладая рук, чтобы вылечить всех больных, и все время пела какую-то особенную новую Песню, которой Фейт еще не слыхала, но которую все равно полюбила. Мама была довольна и счастлива, поэтому и Фейт была счастлива, даже когда чернорабочая Добсон пришла ее будить и одевать к воскресному завтраку. Все произносили это слово с таким почтением, что Фейт поняла – это важное событие, и надевать к нему полагалось роскошное такое платье, белое, все в кружевах до самого пола, с пышными рукавами и чудной сатиновой юбочкой.

Пара Рабочих, с которыми она еще не познакомилась, убрали комнату, пока чернорабочая Добсон причесывала Фейт, так что очень скоро все было готово к воскресному завтраку. Чернорабочая Добсон за руку отвела девочку с третьего этажа на первый по большущей лестнице и через огромный зал – в столовую.

И столовая была здоровенная. Стены покрыты деревянными панелями выше макушки Фейт, а дальше – шелковые обои. Стол тоже большущий, весь свечками уставлен. Ее дядьки – кого как зовут, Фейт уже забыла – и гран-маман уже сидели, и у каждого за спиной стоял Рабочий в роскошной ливрее, с ужасно серьезным видом. Чернорабочая Добсон показала Фейт ее место – специальное кресло, забравшись в которое девочка могла сидеть за столом вровень со взрослыми. Девочка устроилась в кресле и вдруг рассмеялась тихонько.

– Фейт, – нехорошим голосом проговорила гран-маман. – Немедленно прекрати хихикать.

– Прошу прощения, гран-маман, – ответила девочка, закрыв рот ладошками, чтобы восторженный хохот не прорвался наружу.

– Что, во имя всего святого, тебя так развеселило, дитя? Поделись шуткой. Я уверена, твои дяди ее оценят.

– Это не шутка, гран-маман. Я просто счастлива.

– Счастлива? Разумеется. Должно быть, это огромное удовольствие – попасть в приличный дом…

– Нет, не из-за этого. – Фейт не удержалась и хихикнула. – Я счастлива, потому что папа здесь.

– Что?!

– Не здесь-здесь, – объяснила Фейт. – А здесь-там. Он сейчас с мамой. – Золотые бровки тревожно нахмурились. – Вот только мама почему-то не рада…

10

Прикосновение губ Хари вернуло богиню в ее личную мелодию великой Песни Чамбарайи.

С той секунды как она оставила Анхану, Паллас Рил не покидала вышних гармоний Чамбарайи, открывая в них бесконечные математические итерации заданной ею темы: баховские каноны на тему полужизни созданного ею противовируса. Единственный раз ее отвлекло горе Фейт – вернее, материнская слабость, когда она вновь обратилась просто в Шанну Майклсон и, забыв о цели, со всей возможной скоростью ринулась к ближайшей точке переноса. Но Хари устами Фейт поклялся, что справится на своей стороне, напомнив богине, что у той есть другие дела. Она доверилась ему.

У нее не было выбора.

Поэтому она сдалась под напором Песни, глядя, как миллиарды поколений ее создания проплывают перед мысленным взором, точно колеса галактик, где каждая звездочка – это искра жизни. В теле Криса Хансена она нашла свой образец ВРИЧ и взрастила его в своей крови; там же она творила культуру противовируса. По завершении миллиарда генераций Песня исцеления звучала все так же ясно и чисто, без единой диссонирующей мутации.