Клинок Тишалла

Правда, жить мне осталось недолго.

Чучело вздымает над головой меч острием вниз и с силой опускает, будто вгоняя кол в сердце упыря, вот только сердце Шанны валяется в стороне, а исчерченный серебряными рунами клинок пробивает ей переносицу, череп насквозь и втыкается в камень.

На долю секунды лезвие начинает звенеть, будто в память об утекающей сквозь него жизни. Оно на ладонь уходит в камень под расколотым черепом и застревает. Демон отпускает рукоять, и меч легонько покачивается на ветру под водопадом.

– Дддда, – бормочет демон хрустким голосом. – Ддда, вотттт ттакккк.

Я опять не успеваю заметить, как он движется, а чучело уже тут как тут и смотрит на меня, и стеклянные глаза широко распахнуты, словно хотят проглотить меня целиком.

– Дддда, Кейннн. Эттто все пправддда.

Я знаю, о чем он говорит. Знаю, что правда.

Другой на моем месте спросил бы: «Ну почему?!»

А я знаю.

Все это: потеря работы, Эбби, Фейт, отца – и теперь… теперь этот несказуемый ужас – все это случилось не без причины. Причина одна – простая, бесспорная, непростительно эгоистичная. Все потому, что я не мог заткнуться. Потому что я был слишком туп, чтобы прикрыть свою задницу. Потому что мне надо было выпендриться и почувствовать себя мужчиной.

Все сводится, иными словами, к одному…

Я сотворил такое со всеми, кого любил, только ради того, чтобы в последний раз почувствовать себя Кейном.

13

Демон-Берн бережно держит в ладони огромный вздутый член. Взгромоздившись мне на грудь, будто кошмарный всадник, свободной рукой он поглаживает меня по щеке.

– Я тебббя люббблюууу, Кейннн.

Он наклоняется ко мне, словно чтобы укусить. Или поцеловать.

– Я тебббя люббблюуую.

И знаете что? Кажется, он говорит правду.

Меня охватывает странное, неуместное спокойствие, опустошающий пофигизм. Самое жуткое, что мне каким-то неожиданным, рассеянным образом плевать на происходящее. Догадываюсь почему. Я десятки раз видел такое со стороны у получивших тяжелые – обычно смертельные – раны.

Синдром «у меня все в порядке».

Что бы с тобой ни происходило, стоит схлынуть первому шоку, недоверчивому недоумению, как в голову приходит одна и та же мысль: «Могло быть хуже». Всегда кажется, что ты неплохо переносишь случившееся, будь то удар ножом в живот или смерть ребенка. Не удивлюсь, если Шанна умирала с мыслью: «Могло быть и хуже…»

Демон-Берн гладит меня по лицу холодной жесткой ладонью…

Может, отсюда и берется синдром «у меня все в порядке»: это стаи демонов высасывают твое отчаяние, твой ужас, твою скорбь. Может, это имеют в виду люди, когда грустно качают головами и бормочут про себя: «До него еще не дошло…»

Они говорят: «Демоны еще жрут».

Утоляя свой маниакальный голод, бесы оказывают нам большую услугу.

А вот когда они нажрутся – тогда берегись.

Вот поэтому я могу лежать на острых камнях, весь замаранный кровью Шанны, пока брызги водопада оседают на ее кишки, не чувствуя ни бесполезных ног, ни бесполезного сердца, и надеяться только, что чучело прикончит меня, еще не нажравшись.

Ибо я догадываюсь, что будет потом, и эта перспектива нравится мне еще меньше.

Демон-Берн облизывается – и вдруг в щеке его с влажным шлепком появляется круглая дырочка. С другой стороны лица фонтаном брызжут осколки зубов. Вторая пуля пробивает висок, лопается стеклянный глаз. Чучело мотает головой, будто укушенный шершнем жеребец, и над горами разносится дробный звук пороховых автоматических винтовок.

Звучит – как в кино.

И стреляют до отвращения метко: я все надеюсь, что шальная пуля на ладонь разминется с целью и раскроит мне череп, но куда там! Должно быть, палят соцполы – всем известно, что они не мажут.

Пули бьют почти ритмично, с влажными хлопками, будто клакеры на разогреве. Чучело подымается и пятится, дергаясь, как в дикарской пляске. Дойдя до обрыва, тварь размахивает руками и, широко расставив ноги, пытается удержаться на краю, но гремят новые выстрелы, и очередь сметает чучело с обрыва на хрен.

Труп падает, глухо хлопнувшись раз-другой о камни, и исчезает внизу.

А потом я ощущаю, что демон исчез, потому что в груди моей происходит термоядерный взрыв, испепелив сердце и обжигая глотку, и боже, и боже боже господи боже боже…

…боже…

14

Вечность спустя: я плыву в океане желчи, меня качает безнадежно мертвая зыбь. Перед глазами пляшут тени, и слышатся голоса – слабо, просачиваясь из неизведанной, ненужной вселенной за гранью моего мирка боли.

– Наше соглашение было вполне конкретно, – произносит голос одновременно человеческий и механический: так могла бы разговаривать заводная кукла, будь у нее голосовые связки. – Он будет доставлен в столицу на казнь. Меч также входит в цену.

Отвечает его полная противоположность: за сухими, педантичными интонациями в нем слышится звон натянутой тетивы.

– Да, безусловно. Я присмотрю за ним. Что же касается меча, это реликвия святого Берна и по праву принадлежит Церкви Возлюбленных Детей Ма’элКота. О нем позаботятся со всем тщанием.

Я открываю глаза, поворачиваю голову, чтобы приказать обоим заткнуть хлебальники, и вижу жестколицего засранца-посла рядом с одним из фальшивых охранников.