Клинок Тишалла

Тан’элКота вырвало прямо на колени Кольбергу. Из годами пустовавшего кишечника извергалась прозрачная жидкая блевотина и стекала по штанам на ботинки. Пожав плечами, Кольберг отпустил бывшего Императора. Один из полицейских прижал тряпку к истекающей кровью культе.

Несколько секунд Кольберг жевал откушенный палец, потом проглотил и улыбнулся Тан’элКоту окровавленными губами.

– Вот, – пробормотал он хрипло, – теперь ты понимаешь. – (Тан’элКота трясло. Он хватал ртом воздух, пытаясь сдержать подступающий к горлу новый приступ рвоты. «Фейт, – твердил он себе. – Он все еще не знает про Фейт».) – Скажи. Скажи, что ты понял.

Тан’элКот отвел взгляд – в сторону, куда угодно, лишь бы не видеть лица этой твари.

Под комбинезоном Кольберга явственно проглядывал рвущийся на волю напряженный член.

– Говори, – велел Кольберг. – Я еще голоден.

Тан’элКот попытался овладеть немыми, вялыми губами и языком.

– Я… – пробубнил он, – п’нннм… Я п’ннмаю.

Кольберг взмахнул рукой, и руки в белых перчатках оттащили содрогающегося Тан’элКота в другой конец зала, примостив в тесном креслице перед столом, рассчитанным скорее на ребенка. Экран монитора уже светился. На нем виднелся логотип «Приключений без границ»: рыцарь на крылатом коне, анфас.

Жаркое дыхание коснулось шеи, за спиной раздался липкий, вязкий, хрипловатый голос.

– Ты, кажется, хотел перемолвиться словом с Советом управляющих, не так ли? – нежно, почти любовно прошептал Кольберг. – Хотел рассказать им обо мне, мм? Тогда тебе будет интересно узнать, что они все это время следили за нами.

Двигательные функции постепенно возвращались к Тан’элКоту. Его передернуло.

– Д-д-д-да? – заикаясь, выдавил он. – П-п-правд-да?

– Профессионал Тан’элКот, – ответил с экрана оцифрованный голос, – вам было сказано, что Рабочий Кольберг пользуется в этом деле полным нашим доверием. Или у вас не в порядке с логикой? Или нашего слова недостаточно?

– Эт-то ч-чудовищ-ще… эт-та т-тварь у вас на п-побегушках…

– Мм, кажется, здесь возникло некоторое… недопонимание… с вашей стороны, Профессионал. Рабочий Кольберг не служит нам.

– Н-нет? Но…

– Ни в коем случае. Скорее, наоборот: это мы служим ему.

В этот миг бывшему Императору хотелось только одного: вновь овладеть своим телом – чтобы заткнуть пальцами уши – и голосом – чтобы завыть, чтобы сделать хоть что-то, лишь бы не слышать следующих, уже понятных ему слов:

– Как и вы.

Логотип погас. Экран был пуст, как взгляд самого Тан’элКота.

Вот теперь он понял. Наконец, когда было уже слишком поздно, понял. Он мнил себя повелителем судеб, думал, что фрактальное дерево вероятностей растет, подчиняясь лишь его воле. Он позволил себе обмануться.

Он поверил, что Советом управляющих движет разум, в то время как им правил лишь голод.

«Совет управляющих, – подумал он. – СУ». На вестерлинге любимая шутка Кейна выходила несмешной. На английском аналогичный акроним был BOG – «болото», а на мертвом славянском наречии – «БОГ».

Кольберг вздохнул:

– Ты думаешь, что Паллас мертва и Кейн погиб. Ты думаешь: какая еще может быть ему от меня польза? Почему я еще жив?

Медленно и неохотно Тан’элКот заставил себя поднять глаза и взглянуть в стеклянные рыбьи зенки:

– Да.

– Ну, во-первых, ты жив, потому что мы заключили сделку, а я не нарушаю слова – данного друзьям, во всяком случае. А во-вторых, мне нужно от тебя еще кое-что, прежде чем мы отправим тебя назад, в Надземный мир.

Бывший Император закрыл глаза.

– Помоги мне решить, – промолвил Кольберг, – как нам лучше использовать Фейт Майклсон.

Тан’элКот опустил голову. У него не осталось сил даже на отчаяние.

– Поговори со мной, – подбодрил его Кольберг. – Поговори.

И Тан’элКот заговорил.

Глава двенадцатая

Темный аггел произвел на свет голема, мутное отражение своего прародителя в зеркале плоти. В глазах того, кто видит мир во сне, каждый из них был символом другого – а в этих снах символы воплощаются в жизнь; таков закон подобия.

Каждый из них был образом другого.

И в смертном своем бою каждый из них – равно темный аггел и его дитя – сражался с собой.

1

Кейнова Погибель оперся о посеребренные временем поручни, которыми была обнесена крыша палубной надстройки на барже, и вгляделся в речные пристани Анханы глазами цвета замерзшей реки под безоблачным серо-голубым зимним небом. Фигура его была словно сработана из резного дуба и тугих канатов, обтянутых дубленой кожей. Волосы были острижены на полногтя. Нервно подрагивали мышцы на бритвенно-острых скулах.

Прищурившись на ярком рассветном солнце, он думал о судьбе.