Клинок Тишалла

В конце концов, вздохнув и мысленно отметив для себя: перейти на другой сорт снотворных, она выпуталась из мускулистых объятий Лекси, завязала пояс на халате из натурального шелка ручной вышивки и спустилась по лестнице, чтобы позаимствовать очки ночного видения с поста охраны на первом этаже. Выключив свет в коридоре, она приоткрыла дверь в затемненную комнату Фейт и обнаружила, что девочка мирно дремлет. Как и медсестра: подняв очки на лоб, та обмякла в кресле. Пахло мочой.

Девочка описалась в постели.

В три шага одолев всю комнату, Эвери изо всех сил отвесила спящей медсестре звонкую оплеуху, едва не вывихнув той челюсть. За оплеухой последовала пулеметная очередь рубленых, четких эпитетов, широкими мазками обрисовавших портрет медсестры как специалиста и человека и завершившихся душеспасительным советом молиться коленопреклоненно, чтобы к утру у нее осталась хоть какая-нибудь работа.

И разумеется, вся эта непристойная суета разбудила девочку, та вновь начала визжать, а уж когда ошалевшая медсестра приказала лампам загореться и попыталась извлечь Фейт из вороха мокрых простыней, девочка завыла, отбиваясь и царапаясь, словно перепуганная кошка, и, вырвавшись все-таки из рук медсестры, метнулась в другой конец комнаты…

Где крепко вцепилась в ноги Эвери Шанкс и больше не отпускала.

Эвери так изумилась, что смогла лишь схватиться в свою очередь за плечо внучки, стараясь не упасть. Зажмурившись, зарывшись носом в бедро Эвери, девочка уже не верещала, а только всхлипывала тихонько, и тоненькие жилки на ручонках и ножках слегка расслабились. Впервые с того ужасного утра девочка заговорила.

– Прости, гран-маман, – прошептала она чуть слышно. – Прости…

– Тсс, Фейт, тсс, – неловко и сбивчиво пробормотала Эвери онемевшими непослушными губами, – возможно, не следовало мешать выпивку со снотворным. Нежданные, непривычные рыдания едва не вырвались из груди. – Все хорошо, девочка, все в порядке…

– Только тут так пусто…

Слезы девочки просачивались сквозь шелковый халат Эвери, словно теплые поцелуи касались сухой от возраста кожи. Халат, конечно, испорчен безнадежно, но Эвери не могла заставить себя оттолкнуть девчонку – только стояла, и обнимала Фейт, и кусала губу, чтобы болью отогнать непрошеные слезы.

К тому времени, когда простыни были сменены, а Фейт вымыта и переодета в чистое, стало ясно, что малышка успокаивается только в присутствии Эвери. На протяжении нескольких следующих дней, пока Эвери кормила Фейт, и купала, и меняла ей одноразовые подгузники, словно младенцу, девочка подчас начинала бормотать невнятно, открывая смутные, неясные намеки на образ той бредовой реальности, куда отступил ее рассудок, а порой даже роняла улыбку – более редкостную и более ценную в этом доме, нежели алмаз.

Постоянный этот уход был для Эвери тягчайшим бременем, он полностью нарушил управление делами СинТек, поскольку работать она могла теперь лишь урывками, по Сети, и бесил ее несказанно. Однако на девочке она никогда не срывала зла: Фейт нуждалась в ней, зависела от нее, как никто прежде. Сыновей Эвери сдавала на воспитание гувернанткам и воспитателям в интернатах, но Фейт так просто отшвырнуть от себя не удавалось. Никто больше не в силах был ей помочь.

Занятие это было утомительное, изматывающее как физически, так и душевно. Оно даже стоило ей приятнейшей сексуальной гимнастики в обществе Лекси: прошлым вечером, когда Эвери рухнула в постель, исходя вонью антисептического мыла, которым обмывала Фейт после очередного приступа недержания, тот отпустил какую-то мальчишескую реплику в адрес потерявшей интерес к любовным играм Эвери.

– Все твоя девчонка, – капризно заметил он. – Это низшее существо превратило тебя в старуху.

Она посмотрела на свои руки, потом на потолок, наконец перевела взгляд на покрытую искусственным загаром, хирургически мужественную физиономию любовника.

– Лекси, ты меня утомил, – проговорила она. – Иди домой.

Лицо его приобрело то чопорное, суровое выражение, которым Лекси привык выражать недовольство.

– Хорошо, – промолвил он. – Я буду в своей комнате.

– Пока не соберешь чемоданы. – Она прикрыла глаза ладонью, чтобы не пялиться на его великолепное тело. – Ты уволен. Неустойку переведут на твой счет.

– Ты не мо…

– Могу.

Он остановился в дверях, явно позируя, и Эвери не удержалась – бросила-таки прощальный взгляд. Великолепное действительно животное.

– Ты будешь скучать, – предупредил он. – Ты еще вспомнишь все, чем мы занимались вдвоем, и пожалеешь.

Эвери вздохнула:

– Я никогда ни о чем не жалею. Собирай чемоданы.

– Но ты меня любишь…

– Если я проснусь и застану тебя в доме – пристрелю.

Вот и все на этом: так у нее останется больше времени для Фейт.

У нее хватало интеллектуальной честности, чтобы признаться себе: ни для одного из сыновей она не выкладывалась так; но усилия свои она оправдывала, убеждая себя, что все это временно, что радикальная смена обстановки подействовала на Фейт потрясающим образом, что или врачи найдут лекарство, или состояние это пройдет само собою через пару дней.

Она зря тревожилась.