Подойдя к окну, она намеренно остановилась в пределах досягаемости великанской длани и так же упрямо отказывалась поднять на него глаза, всматриваясь в комнату за стеклом…
…где среди белых стен покоилась на стальном ложе маленькая златовласая девочка.
– Фейт! – Задохнувшись, Эвери попыталась продавить стекло ладонями. – Господи, Фейт! – Вставшее перед глазами видение: Фейт бьется в конвульсиях, разбивая темя и спину в кровь о голые стальные прутья этого пыточного инструмента, – едва не парализовало ее. Она едва могла говорить. – Что ты с ней сделал?! ЧТО?!
– Я пытался защитить ее, как мог, – мрачно отозвался великан.
– Защитить? – Эвери глаз не могла отвести от ужасов стерильной комнатушки. – Это так ты ее защищаешь?
– Лучше не могу, – ответил Тан’элКот. – Посмотрите на меня, Бизнесмен.
Отмахнувшись, она продолжала глядеть сквозь стекло, цепляясь за самое главное: Фейт дышала, продолжала дышать.
– Вытащи ее оттуда немедля!
Могучая рука опустилась ей на плечо, развернув легко, словно ребенка, с такой силой, что о сопротивлении не возникало и мысли.
– Смотрите, – повторил он, и его хриплый шепот обернулся ржавым лязгом. – Мое положение написано на лице.
Эвери глядела на него разинув рот. Семидесятилетние, подобающие Бизнесмену сдержанность и приличие слетели с нее вмиг.
Ей помнилось, что когда-то он был красив.
Лицо его походило на смятый и подгнивший гамбургер; вздутые лиловые, зеленые, гнилостно-желтые наросты сливались и перетекали друг в друга. Одна бровь была сбрита, и вертикальный разрез на ней стянут черными стежками, веко под ней зажмурено и раздуто, как рот, в который засунули теннисный мячик. Такой же шов полз по лбу на выбритый череп; повисла опухшая щека, и два шва тянулись по ней от уголка рта, один криво вверх, второй так же криво вниз, рисуя на лице одновременно улыбку и гримасу.
Придерживая левой рукой плечо, правую он протянул Эвери, демонстрируя повязку на месте отсутствующего мизинца.
– Если бы вы знали, – промолвил он, – что я перенес, чтобы защитить это дитя.
– Защитить от чего? – спросила Эвери таким же сиплым голосом. – Тан’элКот, немедля объясните мне, что происходит!
– Вы знаете, где мы? Это зверинец при Кунсткамере, Бизнесмен. Ветеринарная клиника. Если быть точным – операционный зал. Если вы не сможете или не захотите помочь мне выручить Фейт, именно здесь тварь, которая держит нас в плену, изнасилует ее, убьет и расчленит тело. – Лицо Тан’элКота свела мучительная гримаса. – А куски, надо полагать, сожрет.
– Ты же не думаешь, что я… Да это невозможно! Ты же не всерьез!..
– Нет? – Тан’элКот снова протянул ей изувеченную кисть.
Эвери уставилась на нее, не в силах выговорить ни слова, и машинально прикрыла рот рукой.
– Что… что за тварь? Кто за этим стоит? Это все имеет отношение к Кольбергу?
– Лучше вам не знать. Вы и так видели слишком много. Порой незнание – благо, Бизнесмен. В данном случае некоторая доля незнания может спасти вам жизнь.
– Значит, не скажешь.
– Вы мне все равно не поверите.
Медленно и чопорно – вот теперь годы давали о себе знать – Эвери выпрямилась, отняв руку от лица. Она глянула в единственный здоровый глаз бывшего Императора, и губы ее сами собой привычно поджались.
– И почему? – спросила она ровным тоном. – С какой стати я должна помогать тебе?
– Я не прошу помочь мне. Я прошу помочь Фейт.
– С чего я должна верить тебе? Признаюсь, твои… увечья… потрясли меня, но откуда мне знать, где ты их заработал? Может, попал в автомобильную аварию. Или тебя избили в подворотне.
В лицо ей бросилась кровь. Гнев заполнил каждый уголок души, опустошенной ужасом и трепетом. Она в бешенстве стиснула кулаки.
– Ты же убийца. Лжец. Ты привязал моего сына к кресту. Ты думаешь, я прощу тебя? Думаешь, я могу простить? Думаешь, я не знаю, кто звонил мне той ночью? Думаешь, не знаю, кто прикинулся…
Слова не шли на язык; скорбь, раздиравшая ей душу, не позволяла выразить себя словами. «Карл… ох, Карл…» – повторяла она про себя, и слезы горячими иглами ткнулись в глаза.
– Ты мразь, – прошептала она. – Ты подлый, двуличный, безродный…
– Бизнесмен, – тихо прервал ее Тан’элКот, и голос его был как объятие. – То не был обман. Я на самом деле являюсь вашим сыном – в смысле куда более буквальном, чем вы, боюсь, в силах осознать.
– Я видела… – процедила она сквозь стиснутые зубы, – видела, как ты… прикидывался… на суде над Кольбергом. Ты не Карл.
– Не целиком, верно; однако вполне. Карл здесь, внутри меня. Он напуган, печален и очень по вам тоскует.
Опустив голову, она попыталась сдержать слезы и уткнулась лицом в ладони, будто зажимая открытую рану.
– Как ты смеешь… – Шепот ее был едва слышен. – Да как ты смеешь произносить его имя?
– Мама… – тихонько ответил ей голос сына. – Мама, закрой глаза, и я с тобой. Пускай чуть-чуть, ненадолго – но я здесь. Ты нужна мне, мама…
У нее подкосились ноги, и она упала на грудь великану.
– Ох, Карл… Как ты можешь? Как можешь ты так поступать со мной?!