Клинок Тишалла

Если бы Делианну пришло в голову задуматься об этом раньше, он понял бы, что у него сложился тот же образ Кейна, какой представал перед каждым, кто слышал легенды, но не видел лица: кулаки, точно стальные молоты, одним ударом крошащие камень, плечи в сажень, мышцы словно булыжники, глаза точно факелы в пещере, оскал хищника, вскормленного людской кровью…

Почему же тогда он смотрел на калеку перед собой и чувствовал, что знаком с ним?

Затаив дыхание, Делианн соскользнул в чародейский транс, пытаясь ощутить токи черной Силы, о которых упоминала Кирендаль. Поначалу он мог уловить лишь алые струи, источаемые бешено орущими заключенными, – ярость толпы, направленную на лежащего. У человека на носилках невозможным образом не было собственной Оболочки – но алые струи цеплялись за что-то, окружающее калеку: мгла в воздухе, черный туман, сгущающийся под напором чужого гнева.

Тень не походила на обычные Оболочки; не студенистая, плотная аура, которую привык видеть чародей вокруг любой живой твари, а дым и мгла, текучие, зыбкие, наполовину призрачные, словно пытались обмануть Делианна, его затуманенные лихорадкой глаза. Сосредоточившись, опытный разум чародея смог пробить туманную завесу, навести взгляд на это мерцание… но по мере того, как оно обретало плотность – прозрачно-серые и белесые полосы в черном коконе, будто призрак самоцвета, – Оболочки прочих пленников, «козлов», стражников и самого Делианна истаивали, обращаясь в яркие воспоминания.

Сила есть Сила: все цвета и обличья магии в конечном итоге проистекают из одного источника, так же как энергия во всех своих цветах и обличьях – от света через стальной клинок до нейтронного крошева коллапсара – в основе своей остается энергией. Но как энергия может обладать радикально отличными свойствами в зависимости от того, какое состояние принимает, так и Сила имеет формы. Известняк, в толще которого вырублен Донжон, задерживает и отражает токи Силы, которой пользуются люди и Перворожденные тауматурги, лишая их силы; но сама скала обладает Силой, собственной нотой в песне Мирового разума.

И похоже было, что этот нерослый, искалеченный человек пребывает в тех фазовых состояниях Силы, что остаются закрытыми для окруживших его заключенных.

Делианн вглядывался в струи черного Потока, окружавшие калеку. Ему доводилось слышать о таких вещах – о людях, в чьей Оболочке проглядывали темные пятна, – но сам он никогда с ними не сталкивался. У него на глазах калека бросил что-то тащившим его носилки вертухаям, и те остановились на полдороге ко дну.

Злые, бешеные вопли заключенных сменились глумливым хохотом, насмешками, притворно ласковыми приглашениями: лай человекообразных гончих, возомнивших, будто почуяли страх.

– Ке-ейн! Эй, Кейн!

– Не заголодал, Кейн? У меня найдется чем закусить!

– Глянь на его штаны – уже обделался!

– На кол тебя насажу!

– Давайте тащите его! – крикнул кто-то вертухаям. – Тащите! – И все больше зэков подхватывало этот клич, пока голоса их не слились в ураганный рев.

Делианн едва слышал – водоворот черного Потока завораживал его. Мгла сгущалась вокруг увечного человека, покуда чародею не стало казаться, будто он и обычным зрением может разглядеть ее. Она струилась сквозь стены Ямы, точно их и не было, и нерослый калека втягивал ее в себя, вдыхал, словно полной грудью набирал Силу.

Одной рукой он вцепился в край носилок и с трудом сел, глядя на хохочущую, гикающую толпу в Яме.

И улыбнулся.

– Господи! – прошептал Делианн. – Господи боже ты мой…

Улыбку он вспомнил: белые волчьи клыки в темной клочковатой бородке и глаза, полыхающие темным холодным огнем, словно мерзлый обсидиан.

Ты просто напрашиваешься, чтобы я отвернул тебе голову.

Ну, в общем, да. Именно так.

И та же ухмылка, то же ледяное темное пламя в зрачках, не поблекшее в памяти за четверть века.

Я – за.

От шока он выпал из чародейского транса, и тут же накатила такая боль в бедрах, что ноги отказали, и Делианн обвис на плече т’Пассе.

– В чем дело, Делианн? – тревожно спросила она. – Что случилось? Ты живой?

Богиня говорила об этом человеке и просила Делианна не забывать его – но Делианну и привидеться не могло, что судьба напомнит ему об этом вот так. Даже мысленно он не мог произнести имени.

– Это не Кейн, – прохрипел он. – Не Кейн.

– Он самый, – заверила его т’Пассе.

Невысокий, увечный, темноволосый человечек поднял свободную руку, сжал кулак и нарочито медленно, словно наслаждаясь невыразимо сладостной минутой, показал его собравшимся в Яме зэкам. Ухмыльнулся ярящейся толпе.

И распрямил средний палец.

На миг наступила тишина – будто все разом затаили дыхание, и в тишине этой явственно был слышен голос калеки: веселый и резкий, жесткий, точно кремень, и черный, как пережаренный кофе.

– Пошли все на хрен, уроды! – проговорил он. – Это вы видели? Кому надо – подходи, стройся.

Делианн едва услышал ответные вопли. Кременно-жесткий голос высекал искры из его рассудка. Чародей заглянул калеке в душу.

13