Клише

С такими мыслями еду в салон, чтобы подготовиться не столько к вечеру, сколько к встречи с мужчиной, который в очередной раз сломал меня: размазал мою гордость, вытер ноги об мою любовь и плюнул на мое искреннее желание исправить все ошибки.

Спрашивается, в кого же я такая дура? И главное – зачем мне это все надо?

Честно, не знаю. Просто без него мне в разы хуже. Да что там? Мне жить не хочется. С ним же… пусть без гордости, пусть без достоинства, пусть без самоуважения, но зато с сердцем. Живая. Такой у меня приоритет, его мало, кто поймет, я и сама не понимаю, но иначе у меня не получается, а я пробовала. Шесть лет пробовала, но в оконцовке всегда возвращалась к тому же.

Чтобы отвлечься от тягостных мыслей, достаю телефон и обнаруживаю кучу пропущенных звонков и смс от Гладышева.

«Ты где?»

«Ян, пожалуйста, возьми трубку»

«Прости меня! Я повел себя, как мудак. Я очень сожалею.»

«Малыш, давай, поговорим.»

И все в таком покаянном духе, но я от этого не испытываю ни грамма удовлетворения и легче мне не становится. Напротив, в душе начинает закипать гнев, хочется высказать все, что я думаю об этих его сладких «простите – пожалуйста».

Что-то вчера он не очень утруждал себя вежливостью, поливая меня грязью. Господи, да как вообще хватило совести приехать после какой-то проститутки и устроить мне такой скандал?! И тут же напрашивается резонный вопрос – а может, ничего и не было, поэтому он себя и не чувствовал виноватым?

Эта мысль бальзамом ложиться на кровоточащее, ноющее сердце, но в тоже время меня начинает раздирать на части от желания поднять вопрос с изменой. И я не знаю, что делать: промолчать или все – таки докопаться до сути.

Сижу как на иголках во время процедур и, когда дело доходит до макияжа, понимаю, что у меня не хватит на него терпения. Поблагодарив мастеров, решаю сделать его сама.

Всю дорогу до дома я продолжаю думать, как мне поступить, но так ни к чему конкретному не прихожу. К счастью, Гладышева еще нет, поэтому у меня остается время на раздумья. Но мне оно ничуть не помогает в принятие решения. Я просто собираюсь по инерции и, достав проклятую рубашку из корзины, смотрю на след от помады, травя себе душу.

Когда слышу скрежет замка, диафрагму скручивает от волнения. С одной стороны хочется уже посмотреть Гладышеву в глаза, а с другой – так страшно увидеть в них ответ. Поэтому, когда слышу его шаги за дверью, трусливо сажусь за туалетный столик и начинаю сосредоточенно делать вид, что крашусь, только бы не смотреть на него, только бы занять себя чем-то.

Руки дрожат, сердце грохочет. Кажется, будто еще чуть-чуть и во мне что-то надорвется. И надрывается, когда меня окутывает аромат его парфюма. Втягиваю с шумом воздух, закрываю на мгновение глаза, а в следующее на туалетный столик аккуратно кладется фирменный футляр от Bulgari. Я понимаю, что это значит, и меня начинает трясти от этих избитых Гладышевских методов загладить свою вину.

– Что это? –спрашиваю резко, не скрывая раздражения и злости.

– Подарок, – просто отзывается он и неловко отводит взгляд, когда я смотрю на него через зеркало.

– Зачем? – вскидываю недоуменно бровь, душа клокочущее в груди презрение и ярость.

– А зачем, по – твоему, дарят подарки? – мягко уточняет он, выводя меня еще больше из себя.

– Ну, не знаю, – тяну насмешливо, не в силах удержаться от шпильки. – Кто-то дарит на память, а кто-то – чтобы потом забрать.

Гладышев невесело усмехается, но проглатывает колкость, и спокойно произносит, глядя мне в глаза:

– Это на память.

– Неужели?! И о чём же будет эта память? О том, как ты облил меня с ног до головы грязью, унизил и чуть не изнасиловал? Или о чем?

Он бледнеет, как полотно, сжимает плотно губы и молчит. У меня же вырывается горький смешок. Открыв футляр, смотрю на умопомрачительные серьги с огромными изумрудами и шикарный браслет в дополнение, и глаза жжет от обиды. Сглатываю колючий ком, и отодвинув от себя футляр, холодно произношу:

– Забери. Мне такие «подарки» не нужны. Да и они мне к платью не подходят.

– Я заказал этот набор гораздо раньше, ты собиралась пойти другом платье, – выдает он, видимо, не придумав ничего получше.

– У меня все руки в синяках, – не щадя, сообщаю, едва сдерживаясь, чтобы не швырнуть ему в голову его цацки. Придурок! Как вообще ума и совести хватило их дарить после всего этого.

– Прости, Ян, я не знаю…

– Заткнись, Гладышев! Не надо втирать мне эту х*йню! – не выдержав, отбрасываю тушь. Руки трясутся от ярости и боли, которая все нарастает и нарастает. Меня захлестывает, и я понимаю, что не могу молчать. К чертям всё!

– Ты с кем-то трахался вчера? Что за шлюха названивала ночью? – плюнув на собственные решения, поворачиваюсь к нему, не в силах больше сходить с ума, думая об этом.

Гладышев застывает, сглатывает тяжело и отводит взгляд. А у меня внутри все переворачивается, слезы подступают к глазам. Прикусываю дрожащую губу, хватаю тушь и вновь пытаюсь накрасить ресницы, чтобы хоть чем-то занять себя. Все расплывается перед глазами, в душе месиво. Не могу поверить. Дышать не могу.