Клише

Я же залюбовался ей, ибо это было красиво. Нереально красиво и возбуждающе. Не отрывая голодного взгляда, снял трусы, а после без церемоний, вошел в нее мощным толчком. И потерялся в ощущениях, в этом ослепительном удовольствие. Где-то там на периферии мне хотелось быть с ней чутким, нежным, но у меня от нее так крышу рвало, что я терял всякий контроль, и отпустив себя, начал трахать.

Сильно. Глубоко. Жестко.

Но ей нравилось, она подмахивала и с каждым ударом моих бедер стонала все громче, и просила еще. И я давал: быстрее, глубже, сильней, скользя рукой по ее гладенькому лобку, по упругому животику, по пышной, колышущейся от каждого толчка, груди, сжимая напряженные соски, по тонкой шее, слегка поддушивая для остроты, после, касаясь пальцами ее, жадно хватающих воздух, губ, которые она чувственно облизывала, лаская мои пальцы, вбирая в свой ротик и посасывая в такт моим толчкам. И я улетал… Трахал ее рот пальцами, смотрел, как движется в ней блестящий от ее смазки член, и просто сатанел.

– Моя Яночка… Моя красивая девочка… Моя… – шептал я, как в бреду с каждым проникновением в нее.

– Да, – стонала она в ответ.

– Что да? – скользя большим пальцем по ее губам, цедил я, ускоряясь.

– Твоя, – захлебываясь наслаждением, отзывалась она, поддаваясь мне навстречу.

– Повтори, – сходя с ума от этой пошлости, требовал я на бис, вдалбливаясь в нее с такой силой, что она кричала, как дикая подо мной от кайфа.

– Я твоя, – чуть ли не рыдая, простонала она и впившись в мои плечи ногтями, замерла, кончая. Я сразу же последовал за ней, а после упал рядом, и притянув, нежно поцеловал в висок, вдыхая запах ее разгоряченной кожи.

– Прости меня, – прошептал чуть позже, когда мы пришли в себя.

– За что? – сжавшись в моих объятиях, тихо спросила она.

– За все: за всю ту грязь, что я вчера наговорил, за Сашку… это вообще за гранью. Я никогда так не поступлю, я …

– Знаю, – перебивает она меня и укрыв нас одеялом, устраивается поудобней. Я же продолжаю.

– За эту… нерешительность прости, я не знаю, почему я такой замороченный дурак.

Она усмехнулась и поцеловав мою руку, прижалась сильнее.

– Спи, Олеж. Я тебе уже давно все простила.

– Да?

– Ну, конечно. Я ведь всегда тебя прощаю, помнишь?

– Помню. И это меня несколько распустило.

– То есть мне не прощать? – насмешливо уточнила она и полуобернувшись, заглянула мне в лицо.

– А что, ты сможешь?

– Наверное, нет.

– Ну, тогда не насилуй себя. Тем более, что я решил поработать над собой в этом направлении.

– Поработай, – одобрительно покивала она и зевнув, пробормотала. – Спокойной ночи, любимый.

– И тебе, – поцеловав ее, зарылся я лицом в ее волосы и спокойно заснул.

Последующие дни у нас в доме царила идиллия: никто больше никуда не опаздывал, не торопился, мы вместе ужинали, завтракали, Чайка как-то успевала все приготовить сама и вообще выглядела посвежевшей и отдохнувшей. Мне оставалось только поражаться ее энергии: она каким-то чудом успевала заниматься сыном, ездить на свои репетиции, постоянно быть на связи с проектировщиками нашего будущего дома, заниматься домашними делами и по ночам еще ублажать меня. И только спустя неделю, стало ясно, откуда у нее столько сил…

Я возвращался домой с работы и попал в пробку. Делать было особо нечего, поэтому я стал оглядываться вокруг, и застыл, заметив, что с билборда убирают афишу о Янкином сольнике, до которого оставалось еще десять дней. Ничего не поняв, я сразу же стал звонить ей, но она не отвечала, тогда я перезвонил Илоне.

– Ты в курсе, что на Кутузовском снимают с билбордов ваши афиши? – объявил я без всяких предисловий, но вместо ожидаемого беспокойства и недоумения Мачабели вдруг взорвалась.

– Конечно я, бл*дь, в курсе! Я теперь все это дерьмо разгребаю! – проорала она.

– Какое еще дерьмо? Че ты там истеришь? – завелся я тут же, предчувствуя, что сейчас меня отправят в нокаут, и точно…

– А ты что еще не в курсе, что ради тебя наша девочка послала все на х*й? – ехидно пропела она.

– В смысле? – выдохнул я ошарашенно.

– В прямом! Заложила хату, на которую пахала, как проклятая, чтоб взять кредит, спустила в унитаз весь свой труд, разорвала все контракты и села дома, только лишь бы Олеженьке спокойно жилось! – со всей дури хлестала она по мне, оглушая. Не говоря ни слова, я отключил телефон и уставившись в одну точку, сидел так, не знаю сколько, глядя в одну точку. Я не мог поверить, у меня в голове не укладывалось, что моя девочка сделала это. Что ради меня просто взяла и все, на хрен, бросила.

Она – та, которую я всегда считал не способной на жертвы, до отвращения тщеславной, чрезмерно амбициозной… она отказалась от всего и вновь перевернула мой мир, поставила на колени.

Был ли я счастлив? Был ли горд? Я не знаю. Меня захлестывало чем-то сильным до боли, и я едва соображал. Мне срочно нужно было увидеть ее, поэтому не выдержав гусиного строя, я впервые воспользовался служебным положением, включил мигалку и помчался домой, к ней – к девочке, которая уничтожила все свои мечты, чтобы быть со мной. Мог ли я такое представить?