Читаем Ключ от этой тайны (СИ) полностью

  - Да тут всё понятно, как раз. Его испугала жестокость революции, гражданской войны, неизбежного террора. Он пытался совместить социализм с христианством, он видел в построении нового общества в нашей стране воплощение христианских идей. Наверное, к тридцатым годам уже начал в чём-то сомневаться... Если написано "подвергался жёсткой критике" значит был арестован. Обрати внимание, умер он в сибирском городе Томске... Наверное, кроме заключения, получил и ссылку. Видно там и остался.



  - Интересно, а сейчас можно где-то найти книги Устименко? - спросила Ира.



  - Уверен, что нет. Разве что в спецхране, но туда нужен особый допуск, его не достать. Если он был арестован и осуждён, то все его книги были конфискованы. Разве у кого-то на руках остались, но стоят они сейчас бешеных денег.



  - Непонятно только, что же мой дедушка и его друг Каштаринский нашли в идеях Устименко? - задумчиво спросила Ира.



  - Ну, некоторые аспекты этих идей были достаточно привлекательны... А что, твой дедушка и его друг стали последователями Устименко? - спросил Спасов.



  Ира немного растерялась.



  - Ну, не совсем так, наверное. Просто я так подумала...Нашла открытку со странной фразой. Можно вам показать?



  Спасов кивнул, и Ира достала из сумочки старую открытку, которую носила с собой.



  Ян Дмитриевич долго рассматривал открытку.



  - Эта открытка была послана Виктором Каштаринским и его женой Ивану Крижаничу, моему деду, - пояснила Ира.



  - Это примерно вторая половина тридцатых годов. "Пусть наша дружба крепнет навеки и посмертно, как завещал УТМ!" Да, довольно интересная фраза.



  - Ян Дмитриевич, как вы думаете, что она может обозначать?



  - Дружба не только до смерти, но и в посмертной жизни. Как говорится, в царстве божьем. Я когда-то давно знакомился с идеями Устименко через книги других философов, очерки. У него была такая идея - для того, чтобы не терять братскую дружбу в посмертном существовании - в земной жизни друзья должны стать родственниками.



  - Какая-то чрезмерно надуманная и слишком религиозная идея.



  - Наверное. Меня только интересует, как в неё могли поверить люди тех лет, тридцатых годов, наверняка правоверные коммунисты.



  - Но всё равно из этого ничего не вышло. Крижаничи и Каштаринские дружили, но родственниками не стали. Наверное просто после ареста Устименко доверие к этому философу пропало, - сказала Ира.



  - Всё может быть. Ладно, я по своим каналам попытаюсь узнать судьбу Устименко, - заключил Ян Дмитриевич. - Ты оставишь адрес или телефон?



  - Да, конечно. Я вот думаю, а не поговорить ли мне с самим Виктором Каштаринским. Ведь он ещё жив.



  - Не знаю, получится ли у тебя, - произнёс Спасов, глядя в заплаканное дождём окно. - Впрочем, попробовать можно.



  Вечер расправил над миром сизое крыло, когда Ира уходила от Спасова с подарком - мешочком чая.



  Жёлтый жемчуг горящих во тьме фонарей на улице Медоваров осветил такси, вызванное Спасовым. Ире даже показалось, что водитель и машина были те же.





  ***



  Адрес, где живёт семейство Каштаринских, Ира узнала от бабушки. Та разыскала его в каком-то старом блокноте и с подозрением дала Ире.



  - Зачем тебе? Ты же не вздумаешь туда ехать? Ни в коем случае.



  - Да, нет, - успокоила Ира бабушку. - Я только напишу им, поблагодарю за памятник дедушкин. Телефона-то у них там нет?



  - Нет, - сказала бабушка. - Только маме не говори, что писать будешь. Она всегда как-то нервно относилась к этим Каштаринским.



  Ира соврала бабушке. Она собиралась именно поехать к Каштаринскому Виктору Фёдоровичу. Это было не так далеко: посёлок Олешково - полчаса езды автобусом от города. Но она не хотела нервировать ни бабушку, ни маму.



  Эти дни она летала словно на крыльях - позвонил Феликс. Он несколько дней назад вернулся домой из совхоза немного приболевший, а вчера почувствовал себя лучше и обещал прийти.



  Ира волновалась, перепробовала новые наряды, а Феликс пришёл с магнитофоном - весёлый, красивый. Он хотел сделать запись на кассету тех новинок, которые в последнее время Ира сама записала с телевизора или переписывала у подруг.



  - У тебя есть новая песня Boney M. "El Lute"?



  - Есть, - с улыбкой отвечала Ира. - Такая мелодичная вещь! Просто без ума от неё!



  - Я в совхозе её услышал, и она крутится у меня в голове, - сказал Феликс.



  - Ты ахнешь! У меня есть новинки Донны Саммер, и Челентано, и "Машины Времени", и Пугачёвой, и "Чингиз-хана"...



  - Здорово! Ир, поставь что-нибудь. А я пока прицеплю шнур и выставлю уровень записи.



  Они долго с упоением слушали музыку, без устали обменивались новостями, и папа поздоровался с Феликсом за руку, как со взрослым, и мама, заглядывала к ним в комнату и загадочно улыбалась, а потом принесла целую тарелку золотистых оладий с коричневыми поджаренными пупырышками и блюдо янтарного мёда.



  Вечером они прогулялись под руку. Шли, будто невеста с женихом, и радость тёплой струёй разливалась по телу Иры. Осеннее солнце уже подсушило асфальт, и разгулявшийся ветер колебал оранжевые фонари и верхушки деревьев, и листья летели, будто кусочки пергамента.



  Ира решилась рассказать Феликсу о своих поисках и о предстоящей поездке в Олешково к Каштаринским.



Перейти на страницу:

Похожие книги

Обитель
Обитель

Захар Прилепин — прозаик, публицист, музыкант, обладатель премий «Национальный бестселлер», «СуперНацБест» и «Ясная Поляна»… Известность ему принесли романы «Патологии» (о войне в Чечне) и «Санькя»(о молодых нацболах), «пацанские» рассказы — «Грех» и «Ботинки, полные горячей водкой». В новом романе «Обитель» писатель обращается к другому времени и другому опыту.Соловки, конец двадцатых годов. Широкое полотно босховского размаха, с десятками персонажей, с отчетливыми следами прошлого и отблесками гроз будущего — и целая жизнь, уместившаяся в одну осень. Молодой человек двадцати семи лет от роду, оказавшийся в лагере. Величественная природа — и клубок человеческих судеб, где невозможно отличить палачей от жертв. Трагическая история одной любви — и история всей страны с ее болью, кровью, ненавистью, отраженная в Соловецком острове, как в зеркале.

Захар Прилепин

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Роман / Современная проза
Я из огненной деревни…
Я из огненной деревни…

Из общего количества 9200 белорусских деревень, сожжённых гитлеровцами за годы Великой Отечественной войны, 4885 было уничтожено карателями. Полностью, со всеми жителями, убито 627 деревень, с частью населения — 4258.Осуществлялся расистский замысел истребления славянских народов — «Генеральный план "Ост"». «Если у меня спросят, — вещал фюрер фашистских каннибалов, — что я подразумеваю, говоря об уничтожении населения, я отвечу, что имею в виду уничтожение целых расовых единиц».Более 370 тысяч активных партизан, объединенных в 1255 отрядов, 70 тысяч подпольщиков — таков был ответ белорусского народа на расчеты «теоретиков» и «практиков» фашизма, ответ на то, что белорусы, мол, «наиболее безобидные» из всех славян… Полумиллионную армию фашистских убийц поглотила гневная земля Советской Белоруссии. Целые районы республики были недоступными для оккупантов. Наносились невиданные в истории войн одновременные партизанские удары по всем коммуникациям — «рельсовая война»!.. В тылу врага, на всей временно оккупированной территории СССР, фактически действовал «второй» фронт.В этой книге — рассказы о деревнях, которые были убиты, о районах, выжженных вместе с людьми. Но за судьбой этих деревень, этих людей нужно видеть и другое: сотни тысяч детей, женщин, престарелых и немощных жителей наших сел и городов, людей, которых спасала и спасла от истребления всенародная партизанская армия уводя их в леса, за линию фронта…

Алесь Адамович , Алесь Михайлович Адамович , Владимир Андреевич Колесник , Владимир Колесник , Янка Брыль

Биографии и Мемуары / Проза / Роман, повесть / Военная проза / Роман / Документальное