– Ну, теперь как-нибудь пробираемся огородами подальше от этой приятной компании и вызываем Брикарн, рейнджеров или кого-нибудь, кто поможет нам выбраться… А там разберёмся, что делать с лекоф-тамма, будем надеяться, несколько дней до первого испытания у нас есть…
Диус присел на край кровати.
– Ладно. Я сейчас, конечно, должен по идее сказать: это был несчастный случай, ты ни в чём не виноват. Но я тебя уже немного знаю, и понимаю, что это не поможет. Поэтому я просто скажу – не всем и не всегда в жизни везёт… Погоди, послушай. Несправедливость жизни в том, что практически любой из нас, кто хоть что-то из себя представляет, посложнее бесполезного растения, живущего для себя и не имеющего контактов и какого-то дела в жизни, имеет потенциальную возможность быть однажды виновен в причинении вреда по неосторожности. Врачебные ошибки случаются не только у полнейших дилетантов. Ошибки в расчётах у инженеров приводят к авариям, порой с гибелью множества людей. Ошибки пилотов, механиков, инструкторов по технике безопасности, диспетчеров… Кого угодно. Ошибки родителей и воспитателей, ничто другое, наверное, не наносит столько вреда… Даже работа переводчика может быть чревата фатальной ошибкой. И не всегда тот, кто ошибку совершает, имеет даже возможность потом узнать, что он был виноват, как-то искупить свою вину, извлечь урок… Вселенная полна этих ошибок. Мы несовершенны. Никто не совершенен, и ты тоже. Гибельность минбарского воспитания, о чём я спорил с тобой столько лет, в том, что совершенно не готовы мириться с изначальным несовершенством. Правда, вы компенсируете это тем, что учите прощать других и себя. Я знаю, что ты не можешь сейчас быть в ином состоянии, чем есть. Но пожалуйста, не оставайся в нём слишком долго. Вселенной ты ещё нужен, дееспособный, владеющий собой.
Дэвид крепко сжал его руку.
– Спасибо. Мне немного больно, Диус… от того, что ты не смотришь на меня так, как нужно смотреть, как они… Но так должно быть, да. Так правильно. Лионасьенне права, если бы я сейчас… не знаю, сошёл с ума, покончил с собой – вот это было бы трусостью, бегством.
– Ты не был готов к такому. Погоди. И никто не готов, конечно. Я хочу сказать – ты избрал в жизни путь наименьшего причинения вреда, ты действительно это сумел… Подумай, если бы ты был военным, или даже рейнджером, как собирался когда-то – сколько могло б в жизни быть такой вины, от которой бы ты никуда не делся? Ты, как минимум, всё равно мог быть на месте Диего сейчас. Это несправедливо, согласен… Но каждый из нас потенциально может быть виновен, почему ты должен быть исключением? Может быть, иногда я думаю, каждому из нас судьба определила хотя бы один раз быть виновным. По крайней мере, в том, что у тебя это получилось так… гротескно, нелепо, ужасно – есть хоть какая-то доля везения. Это не было твоим решением, твоей волей. Возвращаясь мыслями к этому моменту, ты будешь спрашивать себя, как так могло случиться, как ты мог не предотвратить, а не как ты мог это сделать. Потому что ты не делал этого, не принимал ошибочного решения. Деленн рассказывала мне как-то о том, как началась земляно-минбарская война. О том её решении, в котором она потом раскаивалась долгие годы… Уверен, если б она могла выбирать, была бы твоя вина такой, как у неё, или как у тебя сейчас – она бы выбрала, как сейчас. Спи. Завтра будет уже легче, а послезавтра… Если послезавтра наступит… Мы обязаны разбить этих гадов, потому что на самом деле это вот из-за них всё. Не знаю, как им, но мне на их месте стало бы легче. Я бы считал, что отомщён.
Спи… Легко сказать… Дэвиду не казалось, что он спит. Сама мысль о сне сейчас была совершенно невозможной. Он просто прикрыл глаза. И перед ними сразу вспыхнуло…
Словно чёрная лампочка. Такая, старинная земная, какими пользовались в 20 веке, грушевидной формы. Но чёрная. Точнее – с матовой поверхностью, неровно-серой, на вид напоминающей какой-то мешок… И изнутри – не свет, тьма… И она взрывается, и из неё вырываются, словно рой ос, вопящие призраки, дождём осыпаются на головы столпившихся внизу, вгрызаются в их мозг, множеством вспышек боли и смятения, и разлившаяся темнота затопляет всё. И он видит свои руки, тянущиеся к этой лампочке, сквозь разливающуюся тёмную серость, серую тьму… Как агат, такой, с прожилками… жидкий агат, в котором потерялись души…
Кадр возвращается, снова эта лампочка, набухшая призраками груша – перезрелый плод, в котором уже змеятся черви… Толпящиеся внизу белёсые силуэты, на головы которых скоро обрушится ужасный дождь… Он видит свою протянутую руку, видит, как эта рука стреляет… Если сосредоточиться на этой мысли – то можно увидеть в руке, например, лазерный пистолет, увидеть движения пальцев, сжимающихся на грани, отделяющей жизнь от смерти…
Лампочка взрывается, вырвавшиеся призраки взвывают многотысячным воем – они горят, горят ровным, страшным синим огнём… И горящие, они падают на головы столпившихся внизу, и всё вокруг занимается синим пламенем…