Иногда Талик казалось, что она чувствует, как движется корабль, уносящий её вместе с лекоф-тамма прочь от орбитальной станции. Но потом она понимала, что у неё просто кружится голова. Было ужасно, нестерпимо холодно. И тесно. Две вещи, из области физических ощущений, которых Талик боялась больше всего – это холод и теснота. Холода она в жизни почти никогда и не чувствовала – Варнеха, где она выросла, находится в благодатнейшей климатической зоне Ранкезы, и в особняке Так-Шаоя не бывало холодно даже в самый дождливый и ветреный день. Гроумы вообще, несмотря на очень плотную кожу и физическую крепость, не любят холод. И поскольку много плотной, тяжёлой одежды одевать на себя тоже не любят, то селиться предпочитают в зонах, где не бывает настоящей зимы. На Андроме, понятно, выбирать особо не приходится – особенно тем, кто не богат ни деньгами, ни влиянием, а на Ранкезе, где плотность населения в разы меньше, холодные арктические зоны осваиваются исключительно по производственной необходимости. Сейчас Талик, которая никогда не надевала на себя ничего теплее бархатной накидки, могла себе представить, что чувствуешь, ныряя голышом с головой в сугроб. Холод нестерпимо жёг, буравил кожу множеством маленьких свёрлышек. Кроме того, из-за совершенно ничтожной степени синхронизации с машиной она едва дышала. Словно надела на руки, ноги, голову по увесистой глыбе льда… и в этом состоянии надо было как-то умудряться жить и сохранять рассудок.
Как-то один землянин показал ей украшение – кулон из янтаря, в котором увяз паук. Вид этого украшения вызвал у Талик глубокое отвращение. Страшно даже представить, какая это ужасная смерть, а уж видеть такой образец перед собой каждый день… А теперь вот она чувствовала, как её со всех сторон сдавливает холодный студень – как эта же смола, какой она была до того, как обратилась в камень.
На некоторых планетах, при разработках ледников, говорят, находят вмёрзших животных… Хотелось бы верить, что их смерть была мгновенной, что они не слишком мучились. Талик стискивала зубы до хруста – мучительно хотелось вырваться, вдохнуть полной грудью, согреться… Она давила в себе панические всплески – не время, она ещё на корабле, они ещё не прибыли… Как научить себя притерпеться к холоду? Это же нечто самой жизни противное! Интересно, близко ли они уже… И как там ребята, держатся ли ещё… Эти мысли придавали сил – она не одна сейчас держится на последних каплях упрямства, она не одна в холоде… «Ты, главное, держись, Заас, держись, мой хороший. Ты сильный, я знаю. Главное – меня дождись. А уж вместе мы им такого огоньку дадим…»
На ногах Вадим держался с трудом, и шипел сквозь стиснутые зубы, пока Илмо стаскивал с него одежду, бросая на грязно-бежевую, потёртую-поколотую плитку – о хуррском дизайне и чувстве стиля Эркена уже высказался, доказав, что толика бракирийской язвительности у него всё же есть.
– Кажется, здорово он тебя всё-таки отделал… В кого это он обратился? В буллоксианина?
– Я не разглядел, если честно…
– Точно не сломано? Может быть, всё же Дайенн позвать?
– Нет уж, только Дайенн тут не хватало… Пока не приведу себя обратно в человеческий вид – не желаю, чтоб ещё кто-то меня видел. Тьфу, я, кажется, этой гадости ещё и наглотался… Илмо, какого чёрта… – Вадим прислонился спиной к бетонной перегородке и начал сползать по ней, – мы его упустили… Ни с чем… Хуже, чем ни с чем…
– Успокойся, – Илмо попробовал рукой воду – увы, откровенно рыжеватую, но сейчас можно было представить, насколько сильно хурров беспокоило моральное и физическое устаревание систем водопровода в сравнении с возможностью смыть с себя болотную грязь, – давай, сюда… Всё бывает, и это тоже. Сколько уже бывало… Всё равно догоним и накостыляем… Ты же идейный наследник Феризо Даркани, ты такие вещи понимаешь…
Босые ноги Вадима скользили по мокрому кафелю, Илмо, стаскивая с себя остатки одежды и швыряя их в общую кучу, затащил еле шевелящегося товарища под воду.
– Вот… Сейчас оживёшь… Твою ж мать, ну и саданулся я, оказывается… А думал – так, царапина… Не, к Дайенн всё же надо. Или просто аптечку найти, а то такую заразу занесём – не угадаешь, во что потом мутируешь…
Горячие струи смывали с лица Вадима грязь и злые слёзы. Илмо грубовато-бережными движениями трепал его волосы, вымывая из них песок, тину и мелкие веточки.
– Морская царевна.
– Илмо…
– Что? Я думал, ты уже смирился, что это практически твоё второе имя. Чего мне не понять, это почему никто не додумался так и называть землян… Я ещё когда фильмы о землянах смотрел, до того, как познакомился лично, удивился, чтобы не сказать – восхитился… Волосы, они похожи на тину. Она так же колышется под водой… Как в сказке о морской царевне, у которой на голове растёт тина. Поэтому водоросли так в народе называют – «саанхели», «царевна слышит». Потом, когда мы вместе плавали, в речке, помнишь… Ты ж никогда слишком коротко не стригся, и они у тебя расстилались, как тина… Раса морских царевен, господи боже… И вот сегодня я тебя вытащил из болота…