Ключи к «Лолите»

“…но напрасно мы в ней искали бы твою отзывчивость, твое непринужденное воодушевление, прелесть моей – и авторской – Дианы; впрочем: автор на этот раз не пришел аплодировать нам…” [с. 371, курсив в оригинале[155] ]

Выделенные Моной слова, вероятно, представляют собой цитаты из Куильти; “Диана автора” – это Лолита Куильти. Мона продолжает:

“Как и ожидалось, бедный ПОЭТ сбился в третьей сцене, в том месте где я всегда спотыкалась – на этих глупых стихах. Помнишь?

Пусть скажет озеро любовнику Химены,

Что предпочесть: тоску иль тишь и гладь измены.

Я тут подчеркнула спотычки. Завидная тишь!

Ну, веди себя хорошо, девчоночка! Твой поэт [т. е. Куильти. – К. П.] шлет сердечнейший привет тебе и почтительный привет твоему батюшке.

Твоя Мона” [с. 372].

Гумберт так комментирует это послание:

Ее письмо заключало в себе какие-то мерзкие намеки, в которых теперь мне слишком тягостно разбираться[156]. Я его нашел спустя много времени между страницами одного из наших путеводителей и цитирую его здесь просто в качестве документации [с. 372].

Другими словами, читателю предлагается прочесть это письмо дважды, чтобы его расшифровать. Ключ к шифру выделен жирным шрифтом и даже повторен дважды: Ку-иль-ти[157]. Но если вы еще не догадываетесь об узоре намеков и не понимаете его значимость, вы не сумеете увидеть даже этот ключ к разгадке имени злодея. Кроме того, вас может сбить с толку приведенная в письме цитата (а также двусмысленность в словах “завидная тишь”[158]). Литературовед, вероятно, заметил бы, что Химена – это героиня трагедии Корнеля “Сид” и что цитата точно укладывается в размер александрийского стиха:

Пусть скажет озеро любовнику Химены,

Что предпочесть: тоску иль тишь и гладь измены.

Эврика? Не совсем. Этих строк нет в корнелевской пьесе, как нет никаких параллелей между Лолитой и Хименой. Тогда зачем здесь александрийский стих? Думается, отчасти для того, чтобы направить чрезмерно дотошного читателя по ложному следу. Отчасти этот стих служит замаскированным намеком и указанием на Куильти. Лолита и Гумберт смотрят пьесу Куильти и Дамор-Блок в Уэйсе, после чего нам сразу преподносится письмо “в качестве документации”, с тем чтобы весь этот пассаж напомнил нам о Куильти и помог разглядеть его имя в процитированном стихе.

5

Еще одно звено в цепи намеков возникает в Чампионе, штат Колорадо (часть II, глава 21). Ложный междугородний звонок отвлекает Гумберта, и дьявольский обманщик получает возможность сыграть в теннис с Лолитой. Затем у бассейна Гумберту удается разглядеть негодяя, скрывающегося за деревьями, и чуть позже он снова замечает в облике Лолиты особую сияющую радость:

…меня осенило, что ведь узнал-то я его по отражению в нем образа моей дочери, – это была та же гримаса блаженства, но только превратившаяся в нечто уродливое в переводе на мужеский лад [с. 394].

Гумберт “узнаёт” в этом человеке своего швейцарского дядюшку Густава Траппа. В сознании Гумберта Трапп и Куильти соединяются. Это дает нам то, что можно назвать “поросячьим ключом”. Вспомним, как, процитировав “Кто есть кто”, Гумберт играет словами: “Квайн-Швайн. Убил ты Куилты” (с. 61). Слово “свинья” (в первом случае – немецкое “швайн”) теперь (во второй части) относится к “Траппу”, который в Европе “хлестал пиво, смешанное с молоком, свинюга” (с. 395). Квайн-Швайн – это Трапп-свинюга, еще одно доказательство чему можно найти, снова вернувшись назад, бесшумно скользнув летучей мышью в “Привал Зачарованных Охотников”, в утро после того, как Гумберт совратил Лолиту (или она его). Железные врата жизни закрылись; Лолита смеется в холле. Гумберт замечает:

Сидевший напротив господин моих лет в твидовом пиджаке… глядел, не отрываясь, через вчерашнюю газету и потухшую сигару на мою девочку [с.232].