Читаем Ключи к «Лолите» полностью

Реже встречаются чередования “в” и “ф”:

вернул фотографию

вокруг фонаря

фарсовым провансальским

фиолетовыми вуалями

флоре ковра

Или “з” и “с”:

вздрогу-и-всхлипу

зарыдать от страсти

каскады клозетов

светло-серым взором

старое звено

узкой спиной

узнает с сожалением

Есть в тексте также и сопоставления сонантов (“м” и “н”):

книжку комиксов

мреющую книгу

размеченной мелом панели

тошнит от мальчиков

чинным замечанием

Особенно часто используются сочетания сонантов “р” и “л”:

барбарисовый леденец

глоток горяченького

держал и гладил

коридорный клозет

корне тела

приспособления хрусталика

солидный и серьезный

стукнула дверь

трех лет

Можно не сомневаться, что настанет день, когда компьютеры будут способны ответить на ряд вопросов относительно стиля. Подозреваю, что компьютерные исследования продемонстрируют удивительное постоянство в использовании определенных приемов тем или иным писателем. Я провел приблизительное статистическое исследование по сравнениям, когда писал свою предыдущую книгу, и с удивлением обнаружил, что в таких разных произведениях, как “Моби Дик”, “Преступление и наказание” и “Мертвые души”, частота использования сравнения очень постоянна. То есть если подсчитать количество сравнений на каждые двести пятьдесят страниц текста, то с большой долей вероятности можно предсказать, что на любом пятидесятистраничном отрывке количество сравнений будет приблизительно одинаковым – порядка двадцати процентов от общего числа. Если это действительно так и если подобные исследования различных тропов, риторических фигур и т. д. дадут аналогичные результаты, то из этого следует, что во вполне реальном и буквальном смысле стиль – это человек (или наоборот), что каким бы индивидуальным ни был стиль, в письме каждого человека присутствует значительный элемент автоматизма[178].

Из каких бы философских предпосылок ни исходить и как бы трудно ни было анализировать стиль, с уверенностью можно сказать, что для определенных писателей характерны определенные риторические приемы. К примеру, ни один латинист не спутает округлые периоды Цицерона с разнокалиберными предложениями Тацита. Из любви к симметрии и пропорциональности Сэмюэл Джонсон с почти механической повторяемостью использует приемы параллелизма и противопоставления[179]. Один уважаемый советский ученый утверждает, что в произведениях Чехова наблюдается отчетливая тенденция использовать прилагательные, наречия и глаголы в группах по три слова. Существует предположение, что для прозы Толстого, особенно для его длинных предложений, характерны сбалансированные тройные риторические обороты: три параллельных придаточных одного типа, за которыми идет три придаточных другого типа, в одном из которых обычно есть три параллельные предложные фразы, и т. п., что в точности повторяет манеру классической риторики Цицерона[180].

Я уверен: если провести компьютерное исследование “Лолиты”, обнаружится, что в этом романе чаще всего встречаются риторические и синтаксические фигуры, состоящие из “пар”, а не “троек”. Набоков питает слабость к уравновешенным парам, своего рода вербальным братьям, иногда абсолютным двойняшкам, а иногда даже сиамским близнецам. Такие парные конструкции я буду называть “дублетами”, подразделяя их на различные типы в зависимости от вида повтора, параллелизма или противопоставления. Один из типичных видов дублета имеет повторяющееся слово и семантический параллелизм:

бесконечно молодо, бесконечно распутно


в столь многих лачугах под сенью столь многих буковых лесов


на чередующихся балконах чередующиеся сибариты поднимали бокал за прошлые и будущие ночи


нормальные большие мужчины, общаясь с нормальными большими женщинами


сказочный отец, оберегающий сказочную дочь


угреватым лицом и упругим бюстом

Обратные зеркальные образы создаются дублетами, в которых одна часть противоположна другой:

Перейти на страницу:

Похожие книги

100 запрещенных книг: цензурная история мировой литературы. Книга 1
100 запрещенных книг: цензурная история мировой литературы. Книга 1

«Архипелаг ГУЛАГ», Библия, «Тысяча и одна ночь», «Над пропастью во ржи», «Горе от ума», «Конек-Горбунок»… На первый взгляд, эти книги ничто не объединяет. Однако у них общая судьба — быть под запретом. История мировой литературы знает множество примеров табуированных произведений, признанных по тем или иным причинам «опасными для общества». Печально, что даже в 21 веке эта проблема не перестает быть актуальной. «Сатанинские стихи» Салмана Рушди, приговоренного в 1989 году к смертной казни духовным лидером Ирана, до сих пор не печатаются в большинстве стран, а автор вынужден скрываться от преследования в Британии. Пока существует нетерпимость к свободному выражению мыслей, цензура будет и дальше уничтожать шедевры литературного искусства.Этот сборник содержит истории о 100 книгах, запрещенных или подвергшихся цензуре по политическим, религиозным, сексуальным или социальным мотивам. Судьба каждой такой книги поистине трагична. Их не разрешали печатать, сокращали, проклинали в церквях, сжигали, убирали с библиотечных полок и магазинных прилавков. На авторов подавали в суд, высылали из страны, их оскорбляли, унижали, притесняли. Многие из них были казнены.В разное время запрету подвергались величайшие литературные произведения. Среди них: «Страдания юного Вертера» Гете, «Доктор Живаго» Пастернака, «Цветы зла» Бодлера, «Улисс» Джойса, «Госпожа Бовари» Флобера, «Демон» Лермонтова и другие. Известно, что русская литература пострадала, главным образом, от политической цензуры, которая успешно действовала как во времена царской России, так и во времена Советского Союза.Истории запрещенных книг ясно показывают, что свобода слова существует пока только на бумаге, а не в умах, и человеку еще долго предстоит учиться уважать мнение и мысли других людей.

Алексей Евстратов , Дон Б. Соува , Маргарет Балд , Николай Дж Каролидес , Николай Дж. Каролидес

Культурология / История / Литературоведение / Образование и наука
Литература как жизнь. Том II
Литература как жизнь. Том II

Дмитрий Михайлович Урнов (род. в 1936 г., Москва), литератор, выпускник Московского Университета, доктор филологических наук, профессор.«До чего же летуча атмосфера того или иного времени и как трудно удержать в памяти характер эпохи, восстанавливая, а не придумывая пережитое» – таков мотив двухтомных воспоминаний протяжённостью с конца 1930-х до 2020-х годов нашего времени. Автор, биограф писателей и хроникер своего увлечения конным спортом, известен книгой о Даниеле Дефо в серии ЖЗЛ, повестью о Томасе Пейне в серии «Пламенные революционеры» и такими популярными очерковыми книгами, как «По словам лошади» и на «На благо лошадей».Второй том – галерея портретов выдающихся личностей, отечественных и зарубежных писателей, актеров, ученых, с которыми автора свела судьба.В формате PDF A4 сохранен издательский макет.

Дмитрий Михайлович Урнов

Литературоведение