Ключи от понедельника

Я не понял, как остановился. За всё время моего бессмысленного путешествия это случилось первый раз. Теперь я был свободен от желания бесконечной гонки. В какой-то миг я ощутил чувство паники. Что дальше? Это и есть то, к чему стремился мой разум? «Да!» — пронеслось над головой лёгкое дуновение ветра. «Нет!» — вторил раскатистым эхом голос подземных лабиринтов. Я даже не удивился. Только вздрогнул от неожиданности. Меня делили, даже не спрашивая. Откровенно говоря, возвращаться во мрак не очень хотелось, и я зашагал по брусчатке узенькой улочки. Постепенно до меня стало доходить, что такое времяпрепровождение мало чем отличается от предыдущего. Если в полной темноте коридоров приходилось жить только воспоминаниями о прошлом и мечтой о будущем, то при свете дня, окружённый монотонной чередой домов, похожих друг на друга в своей унылой безысходности, мне становилось крайне неуютно.

Настроение города стало передаваться мне. Я съёжился. Только бы гнетущее состояние, которое всё больше овладевало моим сознанием, не поразило волю! Ловушка захлопнулась. Мне выпало новое испытание — стать частью прозрачной, как стекло, ничем не прикрытой тоски. Будущее маячило перед глазами блёклыми отрывочными видениями. Они были похожи на то, что окружало меня в настоящем. Какой им прок воплощаться в жизнь, если ничего нельзя изменить? Но я продолжал унылый путь.

Над городом собрались тучи. Стиснутые, чёрные. Они висели так низко, будто заглядывали мне в лицо. Пошёл дождь. Серая картинка мира стала теперь ещё и мокрой. Вдруг я почувствовал музыку. Именно почувствовал и никак иначе. Сначала мне показалось, что это очередное наваждение. Всегда ждёшь от жизни чего-то хорошего. Мои ожидания не обманули. Музыка звучала где-то впереди, и я неумолимо к ней приближался. С каждым шагом она становилась отчётливее. Уже можно было различить мелодию. Ничего так не радовало меня, как набор этих звуков. Сотни маленьких нот согласно неуловимой последовательности рождались и умирали, принося себя в жертву ярким мгновениям радости, не успев оглянуться и пожить для себя.

Я шёл на звук и увидел свет. Случайно, краем глаза. В небольшом проулке между домами рождалось чудо. Узенькая улочка была сплошь покрыта вьющимися растениями, и где-то там, в глубине среди листвы, горел свет и играла музыка. Впервые я встретил живые цветы, но почувствовал их запах, только нырнув в частицу освещённого пространства. Здесь совсем не было дождя и царила атмосфера вечерней прохлады, наполненной нежностью ко всему миру. Контраст был очевиден. Там, в сыром городе, полном тоски и уныния, лил дождь и хотелось немедленно умереть, чтобы всё это скорее закончилось. Здесь полнота жизни и гармония проникали в каждую клеточку тела. И смерть не казалась такой ужасной напастью, если настигнет именно тут.

Свет струился из окон маленького кафе «Грёзы Пенелопы». Не знаю, был ли хозяин этого заведения поклонником Гомера или кто-то из его родственников послужил причиной названия, но оно мне понравилось. Здание, где располагалось кафе, тоже было покрыто зелёным ковром растительности с вкраплением маленьких белых цветов. Рядом с дверью стояло несколько столиков, но на улице никого не было. Под звон дверных колокольчиков я вошёл внутрь и застыл в нерешительности. Внутри всё было чинно и благородно: барная стойка, несколько столиков, расставленных в хаотичном порядке, публика в количестве, соответствующем вечернему состоянию души. Только вдруг меня настиг внезапный зуд разочарования. Я ещё не понял, из каких глубин мозга возникло это чувство, но оно пришло с твёрдым намерением поселиться надолго.

Свободных мест было много, но почему-то мне приглянулся столик в самом конце. Он был менее всех освещён и выглядел изгоем, лишённым всеобщего внимания. Будто его поставили в угол за какую-то провинность. Он почти не существовал для окружающих. Стулья были плотно сдвинуты. На столешнице толстый слой пыли: к нему долгое время никто не подходил. Я отодвинул стул и сел. Посетители, до этого не проявлявшие к моей персоне никакого интереса, вдруг затихли и все, как один, посмотрели в мою сторону. Воцарилась тишина непонимания.

Откуда-то из глубин появился бармен. Он буквально выскочил, как фейерверк на новогодние праздники. Причём определение «фейерверк» как нельзя лучше определяло его внешний вид и манеру поведения. В два прыжка очутившись у края барной стойки, он застыл в позе стартующего бегуна на длинные дистанции. На бармене красовалась ярко-зелёная рубаха. Поверх неё — фартук, в юности своей белый, а ныне с тщательно отстиранными пятнами. Огромные щёки плавно переходили в уши, из щёлочек глаз наружу рвалось чувство любопытствующего страха, лысина блестела капельками пота. Превосходные рыжие усы, браво закрученные вверх, подрагивали в такт нижней челюсти.