Ключи от понедельника

— Здравствуй, возлюбленный брат мой. — ласково сказал архиепископ, беря из рук викария письмо. — Как прошла твоя поездка? Надеюсь, морской воздух пошёл тебе на пользу?

— Да, Ваша Светлость. Дорога и пребывание в Бордо весьма полезны для ума, — с воодушевлением произнёс Бертран, готовясь к ответу на главный вопрос, ради которого он мчался к брату.

Беро медлил с расспросами. Он задумчиво читал послание с запада Франции. Закончив чтение, архиепископ ещё немного повертел письмо в руках и тихо сказал:

— Все мы немного устали. Закончим на сегодня. Да, отец Марсини хочет тебя видеть. Уважь его. Ты знаешь, где его искать.

Бертран был разочарован. Он хотел рассказать брату, как сильно ошибался, как мучился и страдал, хотел услышать хоть слово одобрения. Вместо этого викарий молча кивнул в знак согласия и удалился.

Мрачное здание на площади Сент-Пол пользовалось дурной славой. Горожане старались обходить его стороной. Что и говорить, даже Бертрану не очень-то хотелось сюда идти. Но пренебрегать приглашением верховного инквизитора Лиона было нельзя, тем более что сам викарий был инициатором истории с далеко идущими последствиями.

Монах встретил Бертрана радушно, если можно назвать радушием чуть скрытую в уголках губ улыбку. Никто не знал, сколько ему лет. Густая чёрная борода и длинные волосы, закрывающие половину лица, не давали простора для воображения. Рост также не определялся, поскольку монах сильно горбился и чаще всего разговаривал, смотря на собеседника снизу вверх, стоя боком и повернув голову в сторону. Доподлинно известно, что он не раз бывал на Святой Земле, как в составе рыцарских орденов, так и самостоятельно, без покровительства крестоносцев. Поговаривали, что одно из своих паломничеств в Иерусалим он проделал на коленях. Хотя, скорее всего, это только легенда, одна из многих, окружавших загадочную личность монаха. Будучи человеком невероятно деятельным, Огюст Марсини являл миру образец кротости и тишайшей покорности, что, как вы понимаете, совсем не вязалось с должностью, им занимаемой. Бертран знал, что под маской глубокой святости скрывается непримиримый воин с ересью, фанатично преданный Святому Престолу.

Марсини дал поцеловать руку и жестом пригласил садиться. Викарий покорно следовал указаниям монаха, не в силах оторвать взгляда от его рук. В который раз, глядя на них, он испытывал трепет перед волшебными узорами, покрывающим почти всю их поверхность. В каких странах и как были нанесены эти рисунки, никто не знал. Для чего нужны эти символы Марсини, оставалось загадкой, но странное ощущение силы, исходившее от них, не давало покоя каждому, кто касался их взглядом.

Келья, где проходила встреча, служила Верховному инквизитору и кабинетом и спальней. Аскетическое убранство состояло из стола, пары стульев, кровати с распятьем над ней. Единственной роскошью в этом пространстве был прекрасный гобелен с изображением герба Доминиканского ордена. Огромную вздыбленную собаку с факелом в пасти выткала одна из прихожанок в подарок отцу Марсини. Небывалой красоты картина пережила создавшую её даму. Верховный инквизитор Лиона обвинил её в колдовстве и прилюдно сжёг на площади Сент-Пол.

— Бертран, — сказал монах, усаживаясь за стол. — Я призвал тебя, чтобы сообщить весть, милую сердцу твоему. Заговорщики, о которых ты сообщил, найдены и схвачены. Милостию Божьей они уже раскаялись в содеянном. Мы пока что не спешим передавать их властям. Сам понимаешь, светская власть Лиона очень неблагонадёжна. Тем более, как ты и предполагал, среди мятежников есть люди весьма высокого положения. Очень не хотелось бы видеть их в ряду мучеников. И всё же настанет день, когда они будут преданы суду не Божьему, но мирскому.

— Как же так? — возмутился Бертран. — Они готовили убийство архиепископа!

— К сожалению, друг мой, святые, истинные суды всё больше подменяются богомерзкими римскими. Отсюда и возмущение и восстание твари против Творца. Отсюда и грех великий — ересь. Она хула на Бога, грех ума и грех духа, плод гордыни и первопричина падения. Церковь — единственное средство борьбы со скверной, а святая инквизиция — её карающая десница.

— Но как же мнение Бернара Клервоского, который настаивал, что «вера есть предмет убеждения, а не насилия»?