Ключи от понедельника

Вся ночь прошла в молитвах, которые шли не от сердца. Скорее разум Бертрана требовал прощения, но не душа. Он не мог сосредоточиться на своих чувствах. Это повергало его в панику. В борьбе с собой викарий даже забыл о брате и той опасности, которая ему грозит. Только под утро обрывки мыслей начали собираться в единое целое. Он вышел из дома и пошёл на исповедь к архиепископу.

— Простите меня святой отец, ибо я согрешил…

Беро выслушал сбивчивую речь Бертрана и сказал:

— Брат мой. Воистину грешны мысли твои, ибо ничто в жизни не может быть истолковано в пользу любви к женщине. Кому, как не тебе, знать, что именно женщина стала первейшим орудием дьявола, виновницей первородного греха и до сих пор остаётся вечным соблазном. Я не собираюсь излагать тебе то, что ты знаешь не хуже меня. Мне нужно всерьёз предостеречь тебя от поступков, противоречащих званию духовного лица. Когда ты выбрал этот путь, в моём сердце поселилась надежда, что род де Го будет прославлен в веках именно тобой, Бертран. Твой ум, обрамлённый венцом добродетели, способен творить чудеса. Нет более прекрасной миссии на земле, чем нести слово Господа в сердца людей. И теперь свой путь к совершенству, столь стремительно начавшийся, ты хочешь прервать?

Бертран попытался что-то ответить, но Беро грубо оборвал его:

— Молчи! Не хочу слышать жалкие оправдания человека, при первой же возможности поддавшегося соблазну. Для человека, не посвящённого в тайны бытия, всегда существует выбор между царством небесным и преисподней. В первом случае он по наитию прокладывает себе путь, озаряя светом праведной жизни дорогу идущим за ним. Во втором же, блуждая в темноте мирской жизни, душа грешника, опалённая адским пламенем, светит только себе, и огонь этот низвергается в ад, приумножая геенну огненную, делая её сильнее. Сейчас перед тобой встал выбор, какой дорогой идти, и мне будет очень горько, если наши пути разойдутся.

От его слов на глаза Бертрана навернулись слёзы. Две страсти бушевали в его сознании, обвиняя друг друга в несносных пороках. Казалось, ещё немного, и их ненависть сожрёт разум и тогда, опьянённые свободой, они выпустят друг другу кишки, а вместе с ними — и душу Бертрана.

— А женщины, — продолжал Беро, — сосуд дьявола, облечённый плотью. Изменчивый, легковерный, глупый, коварный, в общем — богопротивный. Внутри женского тела скрывается вся мерзость этого мира: слизь, желчь, природная мокрота и прочие нечистоты. Когда я думаю об этом, мой разум содрогается. Вряд ли и у тебя есть желание провести остаток жизни с мешком навоза!

Архиепископ замолчал и подошёл к тазу с водой. Он долго и с отвращением скрёб руки, как будто только что прикоснулся к тому, о чём говорил. Исполненный брезгливостью, Беро готов был содрать кожу с рук, лишь бы очиститься от скверны. Закончив, он вытер руки и подошёл к распятию. Встав на колени и сложив руки для молитвы, он сказал:

— Сегодня же отправляйся в Бордо. Нужно отвезти важное письмо архиепископу Женевскому. Оно касается последних событий в Лионе, о которых твой замутнённый рассудок благополучно позабыл.

— Да, Ваша Светлость, — виновато откликнулся викарий.

— А заодно подумаешь над моими словами. Времени у тебя будет достаточно, — сказал Беро и приступил к молитве, давая понять, что разговор закончен.

Поездка в Бордо к архиепископу Анри Женевскому заняла не более недели. Бертран понимал, что брат намеренно отправил его в эту кратковременную ссылку, чтобы отвлечь от крамольных дум. Ничто так не бодрит, как дорога, вытрясающая душу, и свежий морской воздух, возвращающий её на место. Тем не менее Бертрану томление духа и плоти доставляло гораздо больше неудобств, чем дождь, грязь и вечно унылая картина за окнами повозки. Мысли жгли, не давая покоя ни днём, ни ночью. Зажатый между двумя стихиями чувств, Бертран лихорадочно искал выход, желая вырваться на свободу.

Проведя несколько дней в молитвах, практически без сна и еды, он, терзаемый бессилием воли, вдруг почувствовал облегчение. Казалось, Бог услышал его молитвы и даровал успокоение мятежной душе и плоти. В какой-то миг жестокое беспокойство сменилось благоговейным трепетом, страсть — смятением. Исчезли видения огненных волос, таяли в прошлом очертания бёдер, стирались из памяти черты некогда любимого лица. Всё уходило прочь, принося покой и смирение лишённому лицезрения возлюбленной молодому человеку. «Да, только Бог един в моём сознании, только Он безупречен в промысле своём!» — думал викарий. Первый раз за несколько дней он уснул сном праведника прямо на дне возвращающейся в Лион повозки.

По приезде домой Бертран, не успев переодеться и смыть с себя дорожную пыль, поспешил в резиденцию брата, чтобы передать ответное послание из Бордо. Он застал архиепископа во время повечерия. Отстояв службу в стороне у бокового нефа, викарий последовал за братом в сакристию. Там, дождавшись, пока Беро переоденется в повседневные одежды, встал на колени и, целуя руку, сказал:

— Ваше Превосходительство. Рад видеть вас в полном здравии. Я привёз ответ.