Клуб Дюма, или Тень Ришелье

— Хватит распускать хвост, Корсо, — раздраженно бросила девушка. — Ты уже и так произвел на нее впечатление.

Женщина подняла бровь и глянула на него так, словно увидела впервые:

— Кто это?

— А разве вы ее не знаете?.. И никогда раньше не встречали?

— Никогда. Мне говорили, что есть какая-то девчонка, но откуда она взялась, не объяснили.

— И кто же вам про нее говорил?

— Один друг.

— Высокий, смуглый, с усами и шрамом на лице? И еще у него разбита губа… Славный Рошфор! Честно признаюсь, мне бы очень хотелось узнать, где он теперь. Думаю, не слишком далеко… Вы избрали двух достойных героев.

Почему-то именно эта фраза окончательно вывела из себя Лиану Тайллефер. Кроваво-красный ноготь впился в покрывало, будто оно было телом Корсо, а глаза вдруг оттаяли, но миг спустя засверкали бешеной ненавистью.

— А что, другие герои этого романа вам нравятся больше? — Миледи высокомерно вскинула голову и обвела взглядом присутствующих. — Атос — пьяница, Портос — идиот, Арамис — ханжа-заговорщик.

— И это справедливо… С вашей точки зрения… — согласился Корсо.

— Да замолчите вы! Не вам судить о моей точке зрения!.. — Лиана Тайллефер немного помолчала, выставив вперед подбородок и впившись взглядом в Корсо, словно настал черед вынести суждение о нем самом. — Что касается д’Артаньяна, то этот хуже всех… Бретер? Умелый фехтовальщик? Да ведь в «Трех мушкетерах» описаны только четыре его дуэли, при этом де Жюссака он побеждает, когда тот делает неудачный выпад, а потом выпрямляется… А Бернажу? Безрассудно кидается в атаку и напарывается на его шпагу. В схватке с англичанами он всего лишь обезоруживает барона. И ему понадобилось трижды ранить графа де Варда, прежде чем тот рухнул на землю. Он щедр? — Тут она презрительно повела подбородком в сторону Ла Понте. — Д’Артаньян еще больший скряга, чем ваш приятель. Ведь он впервые пригласил своих друзей на пирушку уже в Англии, после дела Монка[139]. Тридцать пять лет спустя.

— Как вижу, вы тут знаток, хотя этого следовало ожидать. В вашем доме хранилось столько романов-фельетонов, которые вы якобы ненавидели… Поздравляю! Вы отлично сыграли роль вдовы, сытой по горло экстравагантными увлечениями мужа.

— Я ни капли не притворялась. Он ведь собирал старые, никому не нужные и посредственные книжонки. И сам Энрике был таким же — посредственностью: он так и не научился читать между строк, отделять золото от пустой породы… Из числа тех идиотов, что всю жизнь мотаются по миру и собирают фотографии всяких достопримечательностей, даже не пытаясь что-то о них разузнать.

— А вы, разумеется, не из таких.

— Конечно! Знаете, какие две книги были самыми первыми в моей жизни? «Маленькие женщины»[140] и «Три мушкетера». Обе потрясли меня, но каждая по-своему.

— Ах, как трогательно…

— Перестаньте! Вы задали мне несколько вопросов, и я пытаюсь на них ответить… Бывают наивные читатели — такие, как бедный Энрике. И читатели, которые хотят копнуть поглубже и восстают против стереотипов: д’Артаньян — храбрый, Атос — рыцарь, Портос — добродушный, Арамис — верный… Господи, не смешите меня! — Тут на самом деле раздался ее театральный и зловещий, как у миледи, хохот. — Если бы вы только знали… Из всего этого я сохранила в душе один образ — он всегда безмерно восхищал меня… Белокурая дама, в любой ситуации верная себе самой и тому, кому она взялась служить. Она боролась в одиночку, надеялась только на себя, и вот ее-то подло убили четыре картонных храбреца… А загадочный сын, сирота, выходящий на сцену двадцать лет спустя! — Она склонила голову, не в силах справиться с чувствами, и во взгляде ее вспыхнула такая ненависть, что Корсо чуть не попятился. — Я так отчетливо помню ту гравюру, как будто она и теперь лежит передо мной: река, ночь, четыре негодяя стоят на коленях, но милосердие чуждо их сердцам… А с другой стороны — палач; он поднял обе руки и занес широкий меч над обнаженной шеей женщины…

Вспышка молнии внезапно осветила искаженное лицо Лианы Тайллефер, нежно-белую шею, зрачки, впитавшие в себя трагическую сцену, которую она вспоминала теперь так, словно видела когда-то на самом деле. Потом громыхнул гром, и снова задрожали стекла.

— Негодяи, — повторила она отрешенно, тихо, и Корсо не мог понять, говорила она о нем и его спутниках или о д’Артаньяне с друзьями.

Сидевшая на подоконнике девушка порылась в рюкзаке и достала «Трех мушкетеров». Затем очень спокойно и неспешно стала перелистывать, что-то отыскивая. Она по-прежнему вела себя как сторонняя наблюдательница. Найдя нужное место, молча кинула открытую книгу на постель. То была описанная Лианой Тайллефер гравюра.

— «Victa iacet virtus», — пробормотал Корсо, вздрогнув: иллюстрация поразительно напоминала восьмую гравюру из «Девяти врат».

Заглянув в книгу, женщина как-то сразу успокоилась. Только повела бровью — холодно, надменно. Иронично.