Клуб Дюма, или Тень Ришелье

Книготорговец покачал головой и попросил еще порцию джина. Двойную.

— Я обещал Энрике Тайллеферу, что рукопись будет продана на открытом аукционе.

— Твой Тайллефер на том свете. А при его жизни ты не успел выполнить обещание.

Ла Понте мрачно кивнул, словно не желал вспоминать некоторые детали. Но тут чело его разгладилось, на губах заиграла растерянная улыбка. Если только это можно было назвать улыбкой.

— Ты прав, конечно. А теперь угадай, кто еще мне звонил.

— Миледи…

— Почти… Лиана Тайллефер.

Корсо глянул на друга с выражением бесконечной усталости. Потом взял стакан с джином и залпом выпил.

— Знаешь что, Флавио?.. — вымолвил он наконец и вытер рот тыльной стороной руки. — Иногда мне кажется, что я читал этот роман. Когда-то очень давно.

Ла Понте снова нахмурился:

— Она хочет получить обратно «Анжуйское вино». Как есть, без всяких бумаг, подтверждающих подлинность… — Он смочил губы в джине, потом смущенно улыбнулся Корсо. — Чудно, правда? С чего вдруг такой интерес?..

— И что ты ей ответил?

Ла Понте поднял брови:

— Что от меня это уже не зависит. Что рукопись у тебя. И что я подписал с тобой договор.

— Ага, то есть соврал. Мы ведь ничего не подписывали.

— Конечно, соврал. Теперь если что — расхлебывать придется тебе. Но учти, вести переговоры с покупателями я не отказываюсь: и со вдовой, и еще кое с кем мы в ближайшие дни поужинаем. Дела есть дела.

Обсудим эту проблему. Так что я, как и встарь, остаюсь отважным гарпунщиком.

— Тоже мне гарпунщик выискался! Дерьмо ты и предатель!

— Да. И таким меня сделала Англия, как сказал бы засранец Грэм Грин. Знаешь, как меня звали в колледже? «Это-не-я»… Разве я не рассказывал, как сдавал экзамен по математике? — Он снова поднял брови, с ностальгической теплотой предаваясь воспоминаниям. — Я от рождения был доносчиком.

— Ты бы поостерегся Лианы Тайллефер.

— Почему? — Ла Понте любовался своим отражением в зеркале над стойкой. Потом скорчил похотливую гримасу. — Эта баба мне понравилась сразу, еще когда я только начал таскать книжки ее муженьку. Настоящий класс!

— Да, — кивнул Корсо. — Настоящий средний класс.

— Не пойму, чего ты на нее взъелся. Красотка ведь…

— Там дело нечисто, какая-то собака там непременно зарыта…

— А я обожаю собак. Особенно если у них имеются красивые белокурые хозяйки.

Корсо теребил узел галстука.

— Послушай, идиот, врубишься ты наконец или нет? Во всех романах с закрученным сюжетом, во всяких таинственных историях знаешь, кто обязательно погибает? Друг героя! Улавливаешь, какой получается силлогизм?.. Ведь нынешняя история — таинственней не бывает, ты мой друг, — он подмигнул Флавио, — так что расхлебывать дельце — тебе.

Поглощенный воспоминаниями о вдове, Ла Понте не сдавался:

— Ладно тебе, кончай мне голову морочить! И потом, если помнишь, я сказал, что готов даже пулю получить за друга — но только в плечо.

— Я не шучу. Тайллефер мертв.

— Он покончил с собой.

— Кто знает! Будут и еще покойники.

— Вот и подыхай сам. Зануда! Скотина!

Остаток вечера прошел под схожие комментарии. Через пять-шесть рюмок они распрощались и договорились созвониться, как только Корсо доберется до Португалии. Ла Понте покинул бар пошатываясь и, разумеется, не заплатив за себя. Зато он подарил Корсо остаток сигары Рошфора. Как он выразился: «Вот тебе в парочку».

VI. Об апокрифах и инфильтратах

Случай? Не смешите меня! Такое объяснение может удовлетворить лишь глупцов.

М. Зевако. «Пардайяны»

БРАТЬЯ СЕНИСА ПЕРЕПЛЕТЫ И РЕСТАВРАЦИЯ КНИГ

Деревянная доска висела над окном с серыми от пыли стеклами. Вывеска успела потрескаться и выцвести от времени и дождей. Мастерская братьев Сениса располагалась в цокольном этаже пятиэтажного дома, который задней своей частью выходил на мрачную улочку старого Мадрида.

Лукас Корсо позвонил два раза, но ответа не получил. Он глянул на часы, потом прислонился к стене и приготовился ждать. Ему были хорошо известны привычки Педро и Пабло Сениса: в это время они, по обыкновению, находились в двух кварталах отсюда — завтракали в баре «Коррида», где выпивали у мраморной стойки по пол-литра вина и спорили о книгах либо о бое быков. Два угрюмых холостяка, два неразлучных пьяницы.