Читаем Клуб для джентльменов полностью

Тут Хайди процедила куда-то в пространство перед собой: «Сволочь!!!»

Развернулась и пошла к раздевалке.

Я в два прыжка догнал ее.

— Сволочь? Почему же я сволочь?

Она остановилась.

— Не вы. Он.

— Кто?

— Питер.

Она сделала новый шаг прочь. Но тут уже я решительно заступил ей дорогу.

— Погодите, именно о Питере я и хотел с вами поговорить.

— А он-то вам зачем?

— Хайди, да не рвитесь вы от меня. Дайте все толком объяснить. Речь идет не о той статье для журнала. Я хочу написать другую историю. Про вас и Питера.

Хайди ошарашенно замерла.

— О нет! — сказала она. — Нет, нет и нет! Еще не время. И я еще не…

Тут она осеклась.

— Нет, самое время! — воскликнул я. — Именно сейчас. Потому что, к моему величайшему сожалению, история вот-вот станет публичным достоянием. И я бессилен это остановить. Поэтому вы должны пойти со мной. Я тут… я тут для того, чтобы защищать вас.

В глазах Хайди стояли слезы. Очень похоже, что я победил. Однако на душе у меня было тошно, тошно…

— Ладно, — сказала она. — Раз вы говорите сейчас — значит сейчас. Хорошо, я согласна.

Дальше все было делом техники. Через несколько минут мы встретились у заднего выхода. Я набросил ей на плечи свой пиджак — было уже прохладно. Сам я при этом мотал головой по сторонам — почти на полном серьезе ожидая увидеть Терри и его костоломов, которые с дубинками и зажженными факелами выбегают в ночь — искать беглянку.

Когда мы отошли от клуба на приличное расстояние, я спросил:

— Вы где живете?

Теперь я искал глазами такси.

Цель номер один достигнута. Хайди со мной. Но разговорится ли она о своем романе? Вот вопрос.

И тут жизнь опять похерила все мои планы. Однако на этот раз самым приятнейшим образом.

— Нет, домой я не могу, — вдруг сказала Хайди, останавливаясь и болезненно кривя лицо. — Домой нельзя.

Я удивленно уставился на нее.

— Хотите где-нибудь посидеть и выпить? Я знаю пару симпатичных мест в округе…

— Нет-нет, мне просто нельзя домой, — сказала Хайди, плотнее кутаясь в мой пиджак и пристукивая, словно от холода, своими голенькими ножками в туфлях на высоком каблуке. — Там небезопасно. Отвезите меня куда-нибудь.

Меня не нужно было просить дважды. В пределах следующей минуты я остановил такси, позвонил в отдел информации, узнал все про их излюбленный отель, дал соответствующие указания водителю — и машина покатила вперед, к цели номер два. Таксист покашивался на странную пассажирку: с побитым приятелем, со спортивной сумкой на коленях — и в дорогом вечернем платье, поверх которого накинут мужской пиджак. Хайди сидела молча, с побитым видом печально глядя в окно — как впервые разлученная с родителями первоклассница.


Таксист молчал, молчали и мы. Никаких звуков, кроме шума двигателя. Только пестро освещенные центральные улицы за окном. Я сидел в своем углу почти не шевелясь, стараясь выглядеть предельно неопасным. Я лихорадочно соображал, что бы мне такое сказать… и при этом не нарушить чары. Ибо я был внутренне готов к тому, что в любой момент Хайди встрепенется, опомнится и скажет: «Стоп! Вы, собственно, кто такой? И куда меня везете? И что я вообще тут делаю?» Все произошло так быстро и так просто, что мне просто не верилось — как говорится, не с моим счастьем!

Мы проезжали мимо Музея мадам Тюссо, и я шарил по закромам памяти в поисках какого-нибудь подходящего анекдота. Однако на тему восковых фигур ничего не нашлось. Поэтому в итоге я брякнул:

— А ловко мы сублимировались из клуба!

Хайди, будто вскинувшись от сна, смотрела на меня непонимающими глазами.

— Сублимировались — это в смысле удрали. Сублимация. Помните?

— Не понимаю. Вы о чем?

— Ну, я хотел употребить ваше любимое слово. Оно и в химии, и в психологии… У Фрейда, как вы знаете… На сайте «Меховой шубки» сказано, что «сублимация» — ваше любимое слово. Я тоже его очень люблю.

— Первый раз слышу, — сказала Хайди и опять отвернулась к окну. — И что за глупость — «любимое слово»? К тому же «сублимация» ни при каких обстоятельствах не могла бы стать моим любимым словом!

— Ясно… — пробормотал я, чувствуя себя полным идиотом.

Мы проезжали по Бейкер-стрит, и я суетливо искал и не находил в голове анекдот, который можно было привязать к Бейкер-стрит. «Заходит однажды Шерлок Холмс в бордель…» Нет, не пойдет. В следующий раз, когда я открою рот, тема разговора должна быть самая невинная — светский треп без единого подводного камушка. Что-нибудь про погоду, или о проделках соседских котов, или как чистить туфли из многоцветной кожи… сойдет любая глупость. Однако темы типа конфликта на Ближнем Востоке, педофилии и таблоидных сенсух про джентльменов среднего возраста, хозяев ночных клубов, которым не слабо окучить подружку пять раз за ночь… эти темы — запретные.

— А правда, что ваша любимая песня «Всегда думаю о тебе» группы «Пет шоп бойс»?

— Нет. «Облака на луне» группы «Ра бэнд».

Она сбросила туфли и подтянула под себя ноги. Компактный прелестный клубочек на заднем сиденье такси.

— А я, похоже, вообще этой песни не слышал…

Перейти на страницу:

Все книги серии Альтернатива

Похожие книги

Чудодей
Чудодей

В романе в хронологической последовательности изложена непростая история жизни, история становления характера и идейно-политического мировоззрения главного героя Станислауса Бюднера, образ которого имеет выразительное автобиографическое звучание.В первом томе, события которого разворачиваются в период с 1909 по 1943 г., автор знакомит читателя с главным героем, сыном безземельного крестьянина Станислаусом Бюднером, которого земляки за его удивительный дар наблюдательности называли чудодеем. Биография Станислауса типична для обычного немца тех лет. В поисках смысла жизни он сменяет много профессий, принимает участие в войне, но социальные и политические лозунги фашистской Германии приводят его к разочарованию в ценностях, которые ему пытается навязать государство. В 1943 г. он дезертирует из фашистской армии и скрывается в одном из греческих монастырей.Во втором томе романа жизни героя прослеживается с 1946 по 1949 г., когда Станислаус старается найти свое место в мире тех социальных, экономических и политических изменений, которые переживала Германия в первые послевоенные годы. Постепенно герой склоняется к ценностям социалистической идеологии, сближается с рабочим классом, параллельно подвергает испытанию свои силы в литературе.В третьем томе, события которого охватывают первую половину 50-х годов, Станислаус обрисован как зрелый писатель, обогащенный непростым опытом жизни и признанный у себя на родине.Приведенный здесь перевод первого тома публиковался по частям в сборниках Е. Вильмонт из серии «Былое и дуры».

Екатерина Николаевна Вильмонт , Эрвин Штриттматтер

Проза / Классическая проза