— У меня все в порядке, спасибо за звонок. Еще немного не в себе, но иду на поправку.
— Чем я могу помочь?
— Это ты провожал меня до дома вчера?
— Господи! Похоже, ты была совсем плохая. Нет, не я. Попросил одного человека.
— В любом случае спасибо. Ты уже сделал для меня важное дело.
— Как насчет доктора? — спрашивает Питер. — Могу организовать хорошего специалиста. Раз — и прямо к тебе домой.
Я слышу щелчок пальцев. Питер любит этот жест: мол, всё делается по одному щелчку моих пальцев. Щелк — и из ниоткуда соткется доктор для ангелочка.
— Глупости, — говорю я, — доктор не нужен. Элементарное отравление. За сутки проходит. Уже завтра буду тип-топ.
— Ты уверена?
— Уверена.
— Ну смотри…
— Смотрю.
— А может, чем другим помочь?
— Нет, спасибо, у меня все в порядке.
— Да ты не стесняйся. Я просто хочу тебя как-нибудь подбодрить. Как насчет роскошного букета цветов?
Тут в дверь звонят.
— Это что, ты? — говорю я и улыбаюсь про себя.
— Не-а, — говорит он, — всего лишь посыльный из цветочного магазина.
Я бреду к двери. Вид у меня преотвратный: халат, шлепанцы, помятое лицо, волосы как мокрая солома.
Огромнейший букет цветов, за которым человека вообще не видно. И, разумеется, это никакой не посыльный, а сам Питер — выглядывает из-за букета и довольно улыбается.
— Приветик. Вот примчался при первой возможности.
Я отвечаю скептической ухмылкой.
— Ты ко всем своим заболевшим танцовщицам мчишься с букетом?
— Разумеется. Я ведь джентльмен.
— Ну, раз джентльмен, тогда заходи.
Я бросаю взгляд в окно на его «шприц». Внутри угадывается Джон за рулем. Что хозяину, что водителю небось крайне не по себе в моей глухомани, так далеко от центра Лондона. Однако сегодня на улице тихо. Одна тетка выгуливает собачку. Странноватого вида паренек сидит под деревом на церковной ограде…
Питер заходит в мою квартирку, и в ней сразу становится тесно. То есть еще более тесно. С непривычки Питер задевает мебель. Его запах мгновенно завоевывает все пространство: теперь тут пахнет хорошими сигарами, дорогой «ягуарской» кожей и классным лосьоном после бритья.
— Где тут у тебя кухня? Поставлю цветы в воду. А ты — марш в постель. Отдыхай.
Через минуту он появляется из кухни с большим глиняным горшком, в котором я держу кухонную утварь — всякие лопаточки-половнички-сбивалочки.
— Тут в комнате ваза, — говорю я с кровати.
— А это чем не ваза? — улыбается Питер.
— Ну… впрочем, как тебе удобней.
— У тебя очень мило и уютно, — говорит он, ставя горшок на стол и усаживаясь в кресло.
Про себя я бешусь. Этот номер с горшком означает, что, выйдя на кухню в следующий раз, я обнаружу развал лопаточек-половничков-сбивалочек на столе. А Питер воображает, что он очень талантливо перепутал горшок с вазой и мнит себя обаяшкой Хью Грантом или еще кем в том же роде, тогда как на самом деле он просто геморрой.
— Послушай, Питер, цветы — это, конечно, замечательно. Но как они должны помочь больному желудку?
Из головы не идет бардак, который он мне устроил на кухне. И вообще противно болеть. И противно, когда тебя видят больной. Сидеть на смятых простынях и без макияжа… О Господи!
— Цветы — в качестве извинения.
— За что? — спрашиваю я. — За то, что ты хотел подкупить меня приглашением в роскошный ресторан?
— Ну и за это тоже. Но больше за то, что я ляпнул: «Там, откуда ты, хорошеньких девушек в избытке».
— А что, не в избытке?
— Нет. Таких, как ты, больше не существует.
Мое дамское креслице ему мало. Он в нем не помещается толком, поэтому сидит на краешке, и вид у него неестественный — экзотическая рыбина вне привычной водной среды. Он очень старается быть простым и добрым. Но глядя на него, я чувствую себя героиней «мыльной оперы» — и моя квартира вдруг кажется теледекорацией. Так нормальные люди не живут.
По-прежнему сидя на краю кровати, я кладу ноги на кофейный столик. Питер смотрит на них. Слава Богу, у меня новенькие и милые домашние тапочки.
— Ладно, извинения приняты, — говорю я. Мне нравится, каким взглядом он пожирает мои ноги. — Так, значит, я могу теперь ходить на любые кастинги?
Он пожимает плечами.
— Если захочешь — как я тебя остановлю?
— Что ж, хорошо.
Я краем глаза наблюдаю за ним. Он рассматривает мою гостиную. Похоже, ему нравится сводчатый потолок, который я ненавижу. Питер сидит на краю кресла и похлопывает руками между колен.
— Да, раз уж ты тут, — говорю я, — должна рассказать тебе, что вчера в клубе случилась странная вещь. Которая заставляет меня подозревать, что другие девушки в курсе.
Он резко выпрямляется. По его лицу пробегает страх.
— И на чем основано твое подозрение? — спрашивает он, хмуря брови.
Я пересказываю разговор о веб-камере. Он с задумчивым видом переваривает информацию.
— Что, прямо так и сказали: «попроси его»?
— Нет, твое имя не было упомянуто вообще. Но почему-то они воображают, что я могу повлиять. Или на Терри, или на тебя. И тут не их фантазия виновата. Сколько раз я, по-твоему, могу надолго исчезать в кабинете Терри, прежде чем на это обратят внимание?
Питер вскакивает, сует руки в карманы и нервно прохаживается по комнате. Маска доброго и заботливого мигом слетает.