Читаем Клуб для джентльменов полностью

— Говоря серьезно, я прослушал свою запись и оказалось, что меня подвел микрофон. Часть беседы неразборчива. Я помню, вы вели параллельную запись… А можно…

— Насколько я помню, вы возражали против параллельной записи. Решительно возражали.

Про себя скрипнув зубами, я говорю елейным голоском:

— Один-ноль в вашу пользу.

— Ну и что? Чего вы хотите?

— Я надеюсь, ваша запись чище и лучше.

— Естественно. Идеальная запись. Слышно каждое слово, каждую букву.

— Так вот… стало быть… может, вы мне ее… одолжите?

Тишина в трубке. Только неясный статический шорох — вроде далекого гама толпы, пришедшей поглазеть на гильотинирование.

— Понятно. А скажите-ка точнее — зачем вы ее хотите одолжить?

По крайней мере это не отказ с ходу. Нож гильотины приведен в действие, но застрял на полпути.

Нервно потирая шею, я говорю:

— Потому что… да потому что я не блажил, предлагая Вегас укрепить микрофон у себя на груди. А она уперлась — костюмчик, мол, дорогой. Вот и получилось, что часть записи неразборчива. Где слово непонятно, где целая фраза.

— Э-э… вообще-то не по правилам давать журналистам… Нет, это невозможно.

— Да бросьте, Дженни. К чему такие формальности? Это же пустяковейший пустяк. И я заранее уверяю вас, интервью будет хоть куда — ни единого словечка плохого про вашу клиентку. Никаких обычных подколок.

— Ну, вашими бы устами да мед пить, — суховато отзывается Дженни.

— Чтобы до конца уловить всю суть Вегас и как следует прочувствовать весь могучий феномен певицы, мне совершенно необходим неискаженный ритм и тембр ее ответов. Я хотел бы отразить в интервью не только то, что было сказано, но и то, как это было сказано. Поэтому в интересах вашей клиентки, чтобы я пользовался идеальным вариантом беседы с ней.

Дженни держит долгую паузу. Я украдкой нюхаю свою вспотевшую подмышку и проклинаю себя за то, что с самого начала бессмысленно задирал эту дуру. Теперь она имеет возможность поквитаться.

— Ах, Гриэл, — говорит она наконец. — Такой паршивый диктофон, как у вас, надо еще поискать. Мой аппарат сработал отлично…

— И я рад, что ваш аппарат оказался на высоте. Так дадите на время свою кассету?

Дженни тяжело вздыхает.

— Нет. Не имею права. Но могу пойти вам навстречу. Вы мне скажете, какие конкретно места не слышны, и я вам помогу. Пришлю вам электронной почтой распечатку соответствующих мест.

— Послушайте, разве не проще одолжить мне пленку?

Если давить на нее дальше, она может завестись. Однако деваться некуда, мне это интервью нужно, как заднице дырка.

— Гриэл, не наглейте! — почти рассерженно говорит Дженни. — Я и так из-за вас рискую!

Знала бы она, чем я рискую!

У меня даже мелькает мысль сказать правду. Так, мол, и так — запись погибла. Целиком. Безвозвратно.

Уронил диктофон в ванну. Полную моей ядовитой спермы.

Или в лужу шампанского?

Или в кастрюлю с кипящим гневом?

Какую правду выбрать?

Могу ли я настолько доверять этой бабенке? Я ей душу открою, а она мне кукиш покажет, обвинит в некомпетентности и позвонит в журнал — дескать, пришлите кого-нибудь побашковитей, кто умеет обращаться с техникой!

В итоге я делаю то, чего делать в принципе не стоит. Но обстоятельства держат за горло.

— Ладно, Дженни, давайте договоримся так. Вы мне одалживаете свою запись, а я показываю вам статью до сдачи в редакцию.

Кто с миром прессы не знаком, тот скажет: подумаешь, большое дело!

Однако люди опытные знают: для пиарщика увидеть незаказную статью о клиенте до ее появления в печати — розовая мечта. Этой привилегией могут пользоваться — да и то лишь в редких случаях — только те, кто представляет звезд, интервью с которыми поднимет тираж журнала минимум на 25–50 тысяч. А Вегас, даром что она такая лапочка, подобный подвиг во благо издания слабо́ совершить. И хотелось бы — да уровень не тот.

После того как я кладу на жертвенный алтарь свою журналистскую честь, сообразительная Дженни тут же с готовностью выхватывает нож.

— Ладно, так и быть, — говорит она (для приличия тежело вздохнув). Уверен, сейчас на ее роже улыбка от уха до уха.

— Сегодня? — предлагаю я. И мое сердце трепещет от волнения.

— При одном условии.

— А именно?

— Передача кассеты за ленчем. И вернете через сутки. Но я все равно для гарантии сделаю себе копию.

— Без проблем.

— Отлично. У меня обеденный перерыв в час дня.

Час дня мне плохо подходит — после встречи с Загадочным Парнем, который хочет нечто сообщить при личной встрече, останется примерно полчаса, чтобы вовремя попасть на свидание с кассетой. Но будем надеяться, что я разделаюсь с Загадочным Парнем за пять минут: инстинкт подсказывает, что ничего интересного я от него не узнаю. Поэтому соглашаюсь на час дня. Надо ловить удачу, пока Дженни не передумала.

Любопытно, почему она согласилась: я ее очаровал или она просто намерена покуражиться над незадачливым журналистом?

Хотелось бы верить, что это я такой неотразимый. Увы, что-то подсказывает: менее приятный ответ верней.

Перейти на страницу:

Все книги серии Альтернатива

Похожие книги

Чудодей
Чудодей

В романе в хронологической последовательности изложена непростая история жизни, история становления характера и идейно-политического мировоззрения главного героя Станислауса Бюднера, образ которого имеет выразительное автобиографическое звучание.В первом томе, события которого разворачиваются в период с 1909 по 1943 г., автор знакомит читателя с главным героем, сыном безземельного крестьянина Станислаусом Бюднером, которого земляки за его удивительный дар наблюдательности называли чудодеем. Биография Станислауса типична для обычного немца тех лет. В поисках смысла жизни он сменяет много профессий, принимает участие в войне, но социальные и политические лозунги фашистской Германии приводят его к разочарованию в ценностях, которые ему пытается навязать государство. В 1943 г. он дезертирует из фашистской армии и скрывается в одном из греческих монастырей.Во втором томе романа жизни героя прослеживается с 1946 по 1949 г., когда Станислаус старается найти свое место в мире тех социальных, экономических и политических изменений, которые переживала Германия в первые послевоенные годы. Постепенно герой склоняется к ценностям социалистической идеологии, сближается с рабочим классом, параллельно подвергает испытанию свои силы в литературе.В третьем томе, события которого охватывают первую половину 50-х годов, Станислаус обрисован как зрелый писатель, обогащенный непростым опытом жизни и признанный у себя на родине.Приведенный здесь перевод первого тома публиковался по частям в сборниках Е. Вильмонт из серии «Былое и дуры».

Екатерина Николаевна Вильмонт , Эрвин Штриттматтер

Проза / Классическая проза