— Говоря серьезно, я прослушал свою запись и оказалось, что меня подвел микрофон. Часть беседы неразборчива. Я помню, вы вели параллельную запись… А можно…
— Насколько я помню, вы возражали против параллельной записи.
Про себя скрипнув зубами, я говорю елейным голоском:
— Один-ноль в вашу пользу.
— Ну и что? Чего вы хотите?
— Я надеюсь, ваша запись чище и лучше.
— Естественно. Идеальная запись. Слышно каждое слово, каждую букву.
— Так вот… стало быть… может, вы мне ее… одолжите?
Тишина в трубке. Только неясный статический шорох — вроде далекого гама толпы, пришедшей поглазеть на гильотинирование.
— Понятно. А скажите-ка точнее — зачем вы ее хотите одолжить?
По крайней мере это не отказ с ходу. Нож гильотины приведен в действие, но застрял на полпути.
Нервно потирая шею, я говорю:
— Потому что… да потому что я не блажил, предлагая Вегас укрепить микрофон у себя на груди. А она уперлась — костюмчик, мол, дорогой. Вот и получилось, что часть записи неразборчива. Где слово непонятно, где целая фраза.
— Э-э… вообще-то не по правилам давать журналистам… Нет, это невозможно.
— Да бросьте, Дженни. К чему такие формальности? Это же пустяковейший пустяк. И я заранее уверяю вас, интервью будет хоть куда — ни единого словечка плохого про вашу клиентку. Никаких обычных подколок.
— Ну, вашими бы устами да мед пить, — суховато отзывается Дженни.
— Чтобы до конца уловить всю суть Вегас и как следует прочувствовать весь могучий феномен певицы, мне совершенно необходим неискаженный ритм и тембр ее ответов. Я хотел бы отразить в интервью не только то, что было сказано, но и то,
Дженни держит долгую паузу. Я украдкой нюхаю свою вспотевшую подмышку и проклинаю себя за то, что с самого начала бессмысленно задирал эту дуру. Теперь она имеет возможность поквитаться.
— Ах, Гриэл, — говорит она наконец. — Такой паршивый диктофон, как у вас, надо еще поискать. Мой аппарат сработал отлично…
— И я рад, что ваш аппарат оказался на высоте. Так дадите на время свою кассету?
Дженни тяжело вздыхает.
— Нет. Не имею права. Но могу пойти вам навстречу. Вы мне скажете, какие конкретно места не слышны, и я вам помогу. Пришлю вам электронной почтой распечатку соответствующих мест.
— Послушайте, разве не проще одолжить мне пленку?
Если давить на нее дальше, она может завестись. Однако деваться некуда, мне это интервью нужно, как заднице дырка.
— Гриэл, не наглейте! — почти рассерженно говорит Дженни. — Я и так из-за вас рискую!
Знала бы она, чем я рискую!
У меня даже мелькает мысль сказать правду. Так, мол, и так — запись погибла. Целиком. Безвозвратно.
Уронил диктофон в ванну. Полную моей ядовитой спермы.
Или в лужу шампанского?
Или в кастрюлю с кипящим гневом?
Какую правду выбрать?
Могу ли я настолько доверять этой бабенке? Я ей душу открою, а она мне кукиш покажет, обвинит в некомпетентности и позвонит в журнал — дескать, пришлите кого-нибудь побашковитей, кто умеет обращаться с техникой!
В итоге я делаю то, чего делать в принципе не стоит. Но обстоятельства держат за горло.
— Ладно, Дженни, давайте договоримся так. Вы мне одалживаете свою запись, а я показываю вам статью до сдачи в редакцию.
Кто с миром прессы не знаком, тот скажет: подумаешь, большое дело!
Однако люди опытные знают: для пиарщика увидеть незаказную статью о клиенте до ее появления в печати — розовая мечта. Этой привилегией могут пользоваться — да и то лишь в редких случаях — только те, кто представляет звезд, интервью с которыми поднимет тираж журнала минимум на 25–50 тысяч. А Вегас, даром что она такая лапочка, подобный подвиг во благо издания слабо́ совершить. И хотелось бы — да уровень не тот.
После того как я кладу на жертвенный алтарь свою журналистскую честь, сообразительная Дженни тут же с готовностью выхватывает нож.
— Ладно, так и быть, — говорит она (для приличия тежело вздохнув). Уверен, сейчас на ее роже улыбка от уха до уха.
— Сегодня? — предлагаю я. И мое сердце трепещет от волнения.
— При одном условии.
— А именно?
— Передача кассеты за ленчем. И вернете через сутки. Но я все равно для гарантии сделаю себе копию.
— Без проблем.
— Отлично. У меня обеденный перерыв в час дня.
Час дня мне плохо подходит — после встречи с Загадочным Парнем, который хочет нечто сообщить при личной встрече, останется примерно полчаса, чтобы вовремя попасть на свидание с кассетой. Но будем надеяться, что я разделаюсь с Загадочным Парнем за пять минут: инстинкт подсказывает, что ничего интересного я от него не узнаю. Поэтому соглашаюсь на час дня. Надо ловить удачу, пока Дженни не передумала.
Любопытно, почему она согласилась: я ее очаровал или она просто намерена покуражиться над незадачливым журналистом?
Хотелось бы верить, что это я такой неотразимый. Увы, что-то подсказывает: менее приятный ответ верней.