КЛУБ ЛЮБИТЕЛЕЙ ФАНТАСТИКИ, 2021

«Прошло полгода со дня возвращения Лося на Землю. Улеглось любопытство, охватившее весь мир, когда появилась первая телеграмма о прибытии с Марса двух людей. Лось и Гусев съели положенное число блюд на ста пятидесяти банкетах, ужинах и учёных собраниях. Гусев продал камушки и золотые безделушки, привезённые с Марса. Нарядил жену Машу как куклу дал несколько сот интервью, завёл себе собаку, огромный сундук для одёжи и мотоциклет, стал носить круглые очки, проигрался на скачках, одно время разъезжал с импресарио по Америке и Европе, рассказывал про драки с марсианами, про пауков и кометы, про то, как они с Лосем едва не улетели на Большую Медведицу, — изолгался вконец, заскучал и, вернувшись в Россию, основал «Ограниченное капиталом Акционерное общество для переброски воинской части на планету Марс в целях спасения остатков его трудового населения».

Да, так. Да, наверное. Но как быть с таинственным волшебством, которым владеют только истинные художники? Ведь марсианка Аэлита дана в романе всего лишь наброском — подчёркнута хрупкость, пепельный цвет её волос, голубовато-белая кожа. Воображение? Конечно. У Алексея Толстого даже медузы в море плавают «посредством вздохов». Бескрайнее, можно сказать, воображение. Виктор Шкловский вспоминал, как однажды Алексей Толстой явился на заседание к Горькому (по поводу создания «Истории фабрик и заводов») вместе с Вячеславом Шишковым, «пьяный-распьяный». И всё повторял, глядя на присутствующих, всё повторял «пьяно и весело», что самое главное в «Истории фабрик и заводов» — это пейзаж.

Даже сына Никиту в октябре 1939 года Толстой наставлял по-своему.

«Вот кончил читать второй том Истории СССР и теперь мне скучно, т. к. я всё знаю, а дальше — ещё не вышло. Хорошо бы тебе, свинья, заняться историей. Над этим можно вдоволь поразмыслить и даже сделаться крайне рассеянным. Напрашивается один очень любопытный вывод, а именно: Земля истощила свои силы, свою ярость, создавая формы природы. Чудовища, потрясавшие воздух и землю криками похоти и жадности, — погребены на глубине тысячи метров, природа успокоилась, стала добропорядочной, серенькой, увядшей, как потаскушка под старость лет, устроившаяся при церковной свечной лавке.

В это время появился Человек. Он с непостижимой торопливостью пробежал пространство, отделяющее животный мир от Homo sapiens эпохи авиационных моторов в 1200 НР (лошадиных сил). В наши дни он торопливо, — не без участия самовредительства, — ликвидирует все те формы, которые остались от прохождения по историческому кроссу до момента ликвидации частной собственности на средства производства. Это основное. Дальнейшие исторические события пройдут очень бурно и очень быстро.

Человечество в некотором смысле начнёт обратный путь. Вместо того, чтобы довольствоваться тем, чтобы сеять чахлую пшеничку на чахлых морщинах земли, оно начнёт вскрывать и вызывать к жизни всё, все силы, погребённые в земле, оно пробудит к жизни, — своей, человеческой, всю ярость, всё чувственное плодородие, накопленное за мириады веков в виде угля, нефти, соли, фосфатов, азотных соединений, металлов, минералов и прочее, и прочее. Духовные, умственные и чувственные силы будут чудовищно расти. И какой-нибудь кривоногий скиф, три тысячи лет тому назад мотавшийся на лошадёнке по степи, в грязных штанах, с куском червивой кобылятины под седлом, или даже богоравный Одиссей, мировой хвастун, враль, пустившийся со своей каменистой Итаки за мелкой торговлишкой и вернувшийся домой без штанов, — будут казаться непригодными для детских сказок. Люди будут потрясать небо и землю чудовищностью своих вымыслов, идей и ощущений. Запасов хватит на многомного миллионов столетий…»

Вот оно — волшебство.

Оно всегда индивидуально.

Что дано от природы, только это в тебе и есть, но ты не стой, не спи, время идёт, развивай данное тебе природой! Да, конечно, не всегда это возможно. Ведь развитие — это эксперимент, а возможность эксперимента зависит ещё и от общества, в котором ты живёшь. Вот Алексей Николаевич оставил в своих бумагах план продолжения романа «Гиперболоид инженера Гарина». «Война и уничтожение городов, Роллинг во главе американских капиталистов разрушает и грабит Европу, как некогда Лукулл и Помпей ограбили Малую Азию. Гибель Роллинга. Победа европейской революции. Картины мирной роскошной жизни, царство труда, науки и грандиозного искусства».

Что же помешало Толстому написать «картины мирной роскошной жизни, царство труда, науки и грандиозного искусства»?

Да, время, конечно. Тридцатые годы не двадцатые.

Да, состояние общества, конечно. Тридцатые годы — не двадцатые.

Не случайно, конечно, и то, что я свою повесть «Кафа» (задуманную, как некое продолжение «Аэлиты») написал не в середине двадцатого века, когда очень хотелось это сделать, а в 2010 году. И напечатал её Борис Натанович Стругацкий в своём журнале «Полдень. XXI век» (2011, сентябрьский и ноябрьский номера).

Наверное, напиши я «Кафу» в шестидесятые, она звучала бы по-иному. А восьмидесятые, уверен, опять придали бы ей иное звучание.