Клубничный Яд

— Я взрослая женщина. Я не принадлежу никому, кроме себя. Мне всё равно, кем является Рара и что он выбирает для меня.

Она устало вздыхает.

— Бьянка, чем раньше ты привыкнешь к этой мысли, тем скорее сможешь принять ее. Свой долг. Ты знаешь, что Cosa Nostra живет по определенным правилам. В нашем мире, Amor, мы делаем то, что нам говорят, и ни в чем не нуждаемся взамен. Хочешь заниматься хобби — пожалуйста. Всё, что захочешь, будет твоим. Задача твоего мужа — дать тебе стабильность, а счастье тебе принесут твои дети.

Я не могу поверить, что раньше этого не замечала — печаль в глазах моей матери. Она привыкла к своей жизни и даже искренне полюбила ее, я уверена. Она любит меня всей душой, и так же любила моего брата, пока он был жив.

Но она не выбирала эту жизнь. Интересно, кем бы стала моя мать, если бы родилась в другое время и в другом месте.

Мягкий палец моей матери касается моей ключицы.

— La mia piccola bambola, где твое ожерелье?

Ее медово-карие радужки поднимаются от моей шеи к глазам, и я не знаю, что чувствую в большей мере — грусть от потери чего-то столь ценного для моей матери или возбуждение от мысли, что Киллиан Брэдшоу владеет тем, что принадлежит мне. Смотрит ли он на него и вспоминает ли, как вжимал свое тело в мое перед тем, как украсть ожерелье? Или выбросил его в мусор вместе с воспоминанием о дерзкой официантке, которая была достаточно глупа, чтобы украсть у него монету?

— Я потеряла его, — шепчу я.

Слезы наполняют ее глаза, и мое сердце сжимается.

— Это было ожерелье твоей Nonna¹⁸

— Я знаю. Прости, — моя голова опускается. На данный момент я понимаю, что не могу больше позорить свою мать, поэтому решаю приготовиться к ужину с Моретти.

— Я пойду собираться.

Завтра. Завтра я начну искать способ сбежать.

Спускаясь по лестнице в платье и на каблуках, на которых настояла моя мама, я чувствую, будто иду на верную смерть. Не то, чтобы я могла избежать этого гребаного ужина с семьей и дружками моего отца. Громкий смех отца раздается из гостиной, заставляя волосы на затылке встать дыбом. Как, черт возьми, я смогу ему противостоять? Ненависть к отцу и любовь к нему борются внутри меня с каждым шагом, который я делаю, чтобы присоединиться к ним. Я останавливаюсь в дверном проеме, оценивая обстановку. Отец сидит на черном кожаном барном стуле перед своим мини-баром, а Гейб стоит с другой стороны с шейкером для мартини в руках. Глаза Гейба поднимаются на меня.

— Бьянка…

Плечи моего отца выпрямляются. Его стул поворачивается, пока он не оказывается лицом ко мне, на лице сияет зубастая ухмылка.

— Бьянка! — он встает. — Mia bellissima principessa¹⁹. — он идет ко мне, протягивая руки для объятия.

Натянуто улыбаясь, я иду к нему.

— Папа.

После непродолжительного объятья он отодвигает меня за плечи, его глаза пробегают по моему лицу, останавливаясь на окрашенных волосах.

— Bella²⁰, твои волосы…

Я фыркаю.

— Половина женщин в этой семье осветляют волосы от середины головы. Черные корни и фальшивые блондинистые концы. Я сделала это профессионально, папа. Это выглядит натурально… Выглядит…

— Как американская… Мм… Мм… — он смотрит на Гейба, — Come si dice ragazza più bianca²¹?

Гейб смеется и качает головой.

— Белая девушка. Ты имеешь в виду белую девушку, папа. Я — американка.

— Ах… — он поднимает руки и обхватывает мое лицо ладонями. — Ты выглядишь так же прекрасно, как всегда, — говорит он, затем целует каждую мою щеку по очереди.

Я не спеша подхожу к бару и забираюсь на табурет рядом с отцом.

— Я извиняюсь за то, что был вынужден принудить тебя вернуться, Бьянка, — говорит он за моей спиной, затем садится на свой стул.

— Как ты меня нашел? — спрашиваю я, стараясь не выдать эмоций в голосе.

— Сначала я был шокирован тем, что не могу тебя найти. Будто ты превратилась в воду и испарилась под палящим солнцем. Затем я вспомнил, что ты Росси, — он улыбается так, как будто гордится мной, хотя я знаю, что на самом деле для него я сплошной раздражитель. Он стучит указательным пальцем по стакану виски, его перстень на мизинце звякает о хрусталь с каждым ударом. — Умная… хитрая… Но ты совершила непростительную ошибку.

Я смотрю на Гейба, кивая в сторону бутылки джина.

— Три пальца с тоником, лед и долька лайма.

Он смотрит на моего отца, и отец кивает — как будто в двадцать два мне нужно разрешение от отца, чтобы выпить. Я закатываю глаза.

— Скажи мне, папа, в чем была моя ошибка? — спрашиваю я, напрягаясь всем телом.

— Ты рассказала кое-кому о пункте своего назначения.

Мои глаза закрываются, тошнота поднимается из желудка к горлу. Натаниэль. Мой друг. Он был мне верен, и из-за меня его убили.

— Он мертв? — я стараюсь сдержать подступившие слезы. Я не покажу ему, как много власти он имеет надо мной.