Клубничный Яд

— После обеда ты можешь подняться наверх и отдохнуть, amore mio, — она открывает холодильник, доставая ингредиенты для сэндвича. — Ты выглядишь усталой. Отдохни, приведи себя в порядок и будь одета к ужину в шесть.

— Что будет в шесть?

Ее глаза поднимаются к моим, затем быстро опускаются к рукам, когда она выкладывает салями, мортаделлу, прошутто и проволоне на ломтики хрустящего хлеба.

— Моретти придут на ужин.

Ее слова оседают на дне моего желудка, и чувство голода исчезает, уступая место потере аппетита. Я тянусь к своему кулону в форме сердца для утешения, но его там нет.

Конечно. Я забыла.

Именно тогда я понимаю, что чувствовала себя в бо̀льшей безопасности в объятиях явно опасного, возможно, убийственного ирландского гангстера, чем в собственном доме. Даже когда его рука обвивалась вокруг моей шеи, а большой палец надавливал на пульс, я знала, что он никогда не причинит мне вреда. По крайней мере, не захочет этого сделать.

Я не могу сказать того же о папе — отце, которого я любила и которым восхищалась всю жизнь. До тех пор, пока два года назад не узнала правду о своем предназначении на этой планете.

А оно заключалось не в том, чтобы быть папиной bellissima principessa¹¹ или маминой bambola¹².

Для Росси я — будущая жена Лоренцо Моретти, разменная монета для Cosa Nostra.

Но я отказываюсь верить, что это правда.

Я гораздо, гораздо больше этого.

Резкий свет, проникающий в комнату сквозь мои закрытые, сонные глаза, пробуждает меня, и я сажусь.

Я в своей старой комнате. Должно быть, я уснула.

Я не удивлена, учитывая, что с того дня, как я покинула Casa Rossi¹³, я мечтала о своей постели. Квартира, в которой я сейчас живу, любезно обставлена порванным диваном, пахнущим сигаретным дымом, и матрасом на полу. Покупка каркаса для кровати и уютного постельного белья была одной из первых вещей, которые я сделала, но ничего, и я имею в виду буквально ничего, не сравнится с пышными тканями и мягким матрасом с эффектом памяти на моей детской кровати.

— La mia piccola bambola, вставай. Пора принять душ.

Моя мать распахивает шторы по обе стороны от большого окна напротив моей кровати.

— Я подготовила для тебя наряд.

— Мама… — я откидываю одеяло с ног и подвигаюсь к краю кровати, опуская ноги на холодный светлый паркетный пол. — Я не хочу здесь находиться.

Ее тяжелый взгляд находит меня. Стыд, который я чувствую за то, что призналась в этом матери, заставляет мое тело дрожать от негодования. Я не должна чувствовать себя привязанной к этой семье.

Я должна быть свободной.

— Чушь, — ее плечи напрягаются, как только она обретает самообладание. — Ты думаешь, ты единственная женщина, которая не хочет выходить замуж за своего суженого? Ты ведешь себя как невыносимый ребенок, а не та figlia¹⁴, которую я воспитала.

— Сейчас двадцать первый век, мама. Я должна иметь право выбора…

— У меня не было такого выбора, и я была младше тебя, — она лениво указывает в мою сторону. — Мой отец отдал меня твоему отцу, когда мне было семнадцать, Amor¹⁵. Ты не знаешь, как мне было страшно. Твой отец был дерзким и самоуверенным. Его лицо было невозмутимым и бесчувственным. Но, со временем, я забеременела твоим братом. Именно в такие моменты по-настоящему учишься любить. Когда разделяешь кровь и создаешь новую жизнь с мужчиной. Он был хорошим отцом, Amor. Ничто не заставляет женщину любить мужчину больше, чем наблюдать его хорошее отношение к твоим детям.

Она садится рядом со мной, ее осанка идеальна, голова поднята высоко, как всегда. Моя мать — пример скромности и долга. Послушная жена и мать — молчаливая и всё прочее.

— Лоренцо Моретти — очень богатый человек, Бьянка, — продолжает она. — Твой отец мог выбрать для тебя мужчину намного хуже. Он красив, молод и уважаемый соратник…

— Рара¹⁶ ненавидит Моретти! — кричу я. — Он продал меня сыну человека, которому даже не доверяет. А Лоренцо? У Лоренцо… репутация. Он бабник…

— Они все такие, Amor. Влиятельные мужчины. Тебе просто придется научиться закрывать на это глаза.

Нет, не придется.

Я воздерживаюсь от того, чтобы сказать ей, что не должна соглашаться на меньшее, чем я заслуживаю. Потому что она может слышать мои слова, но при этом не слушать их, не воспринимать. Всё это не в ее системе. Еще одна причина, по которой я не принадлежу этому месту и миру. Вместо этого я говорю ей то, что она сможет осознать.

— Да, ну, Джиа Бонетти сказала, что у него есть склонность оставлять синяки своим женщинам.

Она морщится, и я не упускаю дрожь, пробежавшую по ее плечам.

— Он бы не посмел…

— Не важно, мама. Я не выйду за Лоренцо. Мне двадцать два года. Я хочу сама выбирать, за кого выйти замуж, или вообще не выходить. Но я не принадлежу Альдо…

— Бьянка! — она встает. — Guarda la tua bocca¹⁷… Ты говоришь об отце!

Я встаю рядом с ней, расправляя плечи.