Клубничный Яд

Прохладная, потертая кожа кресла в углу офиса Шона напоминает мне тот день, когда погибли мои родители. Я еще не понимал тогда, что умер вместе с ними, и мое перерождение только началось, пока Шон — человек, которого я видел всего один раз в жизни, — не сел напротив меня за своим тяжелым дубовым столом и не сказал, что отныне я буду жить с ним. Меня ждали домашние занятия с репетиторами и частными учителями, и я должен был стать сильнее, чтобы узнать семейное дело. Дядя описывал это как наследие, и тогда я, конечно, был впечатлен тем, насколько могущественным он выглядел. И насколько сильным говорил, что стану я.

Пока не наступил момент, когда мне исполнилось тринадцать, и я убил своего первого человека.

Моя монета катится с одного пальца на другой, а взгляд лениво блуждает по полкам с книгами. Йейтс, Хини, Оскар Уайльд — «Мы все валяемся в грязи, но некоторые из нас смотрят на звезды».

Кажется, всё дело в восприятии.

Скрип двери дядиного кабинета вырывает меня из размышлений, заставляя выпрямиться.

— Киллиан, спасибо, что встретился со мной здесь, а не дома, — говорит он своим густым ирландским акцентом, который никуда не исчез, несмотря на годы, проведенные вдали от родины. Он снимает пиджак и вешает его на крючок рядом с дверью. — Знаю, что тебе пришлось проделать долгий путь, но мне придется пробыть здесь целый день. Вопросы бизнеса.

Дела, конечно, не имеют отношения к винокурне. Это лишь одно из многих прикрытий для его настоящего бизнеса, и всего лишь хобби для дяди.

— Не проблема.

— Я отправил Брюса вместе с Дасти и Коннором на дело в Стокмид. Хочу, чтобы ты тут всем заправлял, пока я не вернусь.

— Куда ты собираешься?

— В Хайтс, на встречу с Альдо Росси.

— Альдо Росси? — мои брови хмурятся с недоверием. — Итальянцы с севера?

— Да, — подтверждает он.

Его тело расслаблено, ни капли волнения. Меня удивляет, что он даже не собирается готовиться к той буре, которую я вот-вот устрою. Я сжимаю монету в руке и кладу ее в карман, где нащупываю что-то еще — тонкую цепочку. Пальцы бегут по ней, пока не находят кулон-сердечко, и большой палец начинает выводить по его гладкой поверхности круги. Кажется, этот чертов кулон моей рыженькой приносит какое-то странное утешение, хотя понять почему я не могу.

— Зачем? — наконец, спрашиваю я, нарушая молчание.

— У них дела в Дориане. Поскольку мы договорились вести бизнес в наших зонах, чтобы избежать кровопролития, они предложили встретиться.

— Я пойду вместо тебя, — говорю без раздумий.

— Килл…

— Шон, не будь идиотом. Это может быть хренова ловушка. Мы прекрасно усвоили, что итальянцам верить нельзя. И теперь они хотят встретиться с тобой на своей территории?

— Это была моя идея.

— Какая разница, чья это идея. Ты должен остаться здесь. Я пойду вместо тебя. Могу даже взять людей, если тебе так спокойнее.

— Ты не забыл, кто сделал тебя тем, кем ты стал?

— Как я могу забыть? — я так сильно нажимаю на кулон большим пальцем, что почти уверен, он сейчас сплющится. — Ты мой Доктор Франкенштейн.

— Я не сделал тебя чудовищем, Киллиан. Ты — настоящее гребанное произведение искусства.

— Так все психи говорят о своих творениях.

Он вздыхает, явно устав от моих выходок. У него всегда не хватало терпения.

— Мне нужно, чтобы Росси смотрел мне в глаза, когда примет мои условия.

— Он может посмотреть в мои. У нас одинаковый цвет глаз. Какие у тебя вообще условия для того, чтобы позволить врагам вести дела на нашей территории?

— Килл, итальянцы — не наши враги. Они всегда были вежливы. Но да, я понимаю, какую угрозу они представляют, если что-то пойдет не так. Я не дурак и не безрассуден. Люди Росси могут приехать в Дориан и сделать, что им нужно за двадцать четыре часа и без кровопролития. В обмен на это он должен позволить трем нашим грузовикам пройти через их территорию в конце месяца.

— Оружейный груз?

Он кивает.

— Да. Это будет единственная партия за год, так как наша сделка с О’Ши скоро закончится.

Я спокойно качаю головой.

— Мне это не нравится.

— Килл, наши грузовики, проезжающие через их территорию, сэкономят нам четыре дня в пути, не говоря уже о пятнадцати тысячах долларов на откатах, чтобы избежать проверок. Мы сделаем это. Больше никаких возражений.

— Тогда позволь мне пойти вместо тебя.

Спросите меня, почему мое сердце переполнено лояльностью к дяде, и я не смогу ответить словами, только показать делом. Это как рефлекс. Побочный эффект того, что меня растили, чтобы быть его Жнецом? Или, может, я просто его люблю. Но, пожалуй, больше всего — уважаю.

Он делает глубокий вдох, заполняя щеки воздухом, а затем выдыхает с раздражением.

— Ладно. — он указывает на меня пальцем. — Но ты берешь с собой Финна и Ребела.

Я киваю.

— Они поедут на другой машине. Не хочу видеть их в своей.

Он смеется, наклоняясь вперед.

— Убедись, что итальянцы согласны с моими условиями, Килл. Они соглашаются или сделки не будет.

Я снова киваю, встаю и выпускаю кулон Рыжей из пальцев.

— Когда?

— Первым делом завтра с утра.